мере оценить радости мирной, свободной жизни.

Немцы отняли у него все, поэтому Сергей, не раздумывая, начал свой рассказ пастухам с кинофильма «Александр Невский». Увлеченные событиями героической борьбы русских с немцами ребята, проговорили чуть не до рассвета. Весь следующий день мучительно хотелось спать, но вечером Рудис и Вилис опять упросили Сергея рассказывать.

— Хотите — про Тараса Бульбу?

— Давай про Бульбу.

Когда Сережа взволнованно передавал картину казни Остапа, Рудис, вздрогнув, глухо прошептал:

— Мучают как! Черти проклятые, фашисты!

Сережа стал ему объяснять, что фашистов тогда не было. Остапа мучили польские паны-помещики, но пастух убежденно воскликнул:

— Раз богатые все равно фашисты! Все они одинаковые. Им бы только бедного помучить. Черти проклятые! Ладно, рассказывай дальше.

…Летела лихая чапаевская тачанка.

…Спасал Жухрая Павка Корчагин.

Когда Сережа пересказывал пастухам повесть Гайдара «Тимур и его команда», Вилис, заикаясь, несмело спросил у него:

— Интересно, наверно, в пионерах… Ты был?

— А как же! Я и сейчас пионер. Только галстука нет, в чемодане на машине остался.

Пастухи как-то неловко помолчали.

— И не боишься? — шепнул Вилис.

— Чего?

— Что немцы узнают. Они ведь всех коммунистов… стреляют.

Сергей на минуту задумался. Первый раз он понял, что в глазах врагов пионер — тот же коммунист. Эта мысль наполнила его сердце гордостью.

— Нет, не боюсь! — твердо сказал он. — Я их ненавижу. Да и откуда им узнать?

Мальчуганы согласились:

— Правда. Только ты Петру не скажи, а то он, знаешь!..

— И мы нашему Павлу не скажем, он с Петром дружит, дурак.

— Батька его ругает, — пояснил Рудис, — а он здоровый стал и не слушает. Мартин его даже в полицию зовет, говорит, земли нам тогда прирежут. А батька при мне ему сказал: «Запишешься в душегубы — домой не приходи».

Иногда Сережа рассказывал латышским друзьям что-нибудь из своей школьной жизни. Это волновало их даже сильнее, чем содержание книг.

— Эх, почему у нас советскую власть раньше не сделали! — огорчался Рудис. — Вот ты и учился, и книги читал, и кино там, в пионерах был, а мы — что! Я походил в школу три года — и все. Чтоб дальше — надо в город ехать. А откуда у батьки деньги? Вот и пасем скот. Вырастем — что делать? Своей земли мало, да и нельзя по закону ее делить. Как батька умрет, все Павлу достанется, он старший. А мы четверо младших будем всю жизнь то на Рейнсона, то на другого кого батрачить.

— Не будете, — успокаивал их Сережа. — Наши придут — кулаков по боку; они все с немцами заодно. Колхозы организуют, школы откроют. При советской власти горевать не придется. Хочешь — учись, хочешь — работай!

— Разве что. Да слыхал: Красная Армия далеко отступила, может, и не придет больше к нам?

— Как так — не придет? Вы же советские были… Ну, вот! Разве коммунисты бросают народ в беде!

По мере того, как крепла дружба Сережи с пастухами, отношения с Петром становились все более натянутыми. У них были совершенно противоположные взгляды на все, и разговор между ними на любую тему неизменно приводил к ссорам. Спорили они по-разному: Сергей пытался доказать, убедить фактами, а Петр упорно не соглашался ни с чем и твердил:

— Врешь ты все. Врешь. Откуда тебе это знать.

И если Сережа начинал смеяться над его невежеством, он показывал кулак:

— Перестань, а то как в лоб закатаю, большевик голодраный!

Шел дождь. Холодный, северный ветер хлестал каплями, как песком. На поле не работали. После завтрака Сережа забрался на сеновал, надеясь вволю выспаться. Но вскоре в сарай пришли промокшие до нитки пастухи.

— Ну и погода! — воскликнул Рудис, отряхивая фуражку. — Прямо как осенью!

Сережа высунул голову из сделанной им в сене норы.

— Что, скот загнали?

— Ага. Не ходят в поле коровы. Хозяин велел — в загородку, за баню. Там березник, затишье.

Пастухи сбросили с себя ветхие, мокрые пиджаки, из которых сосульками висела вата, и забрались к Сереже греться.

— До чего противно в дождь коров пасти — прямо жить неохота! — сказал Рудис, отогревая руками мокрые, грязные ступни. — А осень начнется — того хуже.

— Осенью — куда холодней! — уныло подтвердил Вилис. — Осенью дождь каждый день. Просушиться негде. Домой не набегаешься. И обуть нечего.

От таких разговоров на душе у Сережи становилось тоскливо, безнадежно. Оборвав печальные размышления, он предложил:

— Давайте лучше говорить про хорошее. Ну, например, будем вспоминать, у кого какой самый интересный случай в жизни был.

Рудис вздохнул.

— Начинай, мы послушаем.

Сережа немного подумал.

— Хорошо. Что б вам такое… Вот. Рассказать, как мы всем пионерским отрядом в Москву на экскурсию ездили?

— Давай. — Пастухи перестали растирать ноги и придвинулись к нему поплотней.

— Это было в прошлом году. Пригласили нас московские пионеры к себе в гости. В Москве многие из нас были, но интересно всем отрядом вместе в мавзолее Ленина побывать, в Третьяковской галерее, в музеях, в театрах, в метро. Ладно, собрались ехать, а денег на дорогу нет…

— Что же вы тогда собирались. — заметил Рудис.

— Ну, не такое уж трудное дело денег на экскурсию достать. Направляем делегацию к шефам на завод. Часа через два бегут наши делегаты назад: «Давайте табеля успеваемости. Шефы хотят знать, как мы учимся». Забрали наши табеля и опять на завод. Немного погодя, звонят оттуда: «Все в порядке, едем!».

— Что, денег на заводе дали? — недоверчиво спросил Рудис.

— Дали. Как же они не дадут, раз у нас почти у всех отметки хорошие.

Пастух недоуменно уставился на Сережу.

— Что, должны были вам или как? Не пойму.

— Ничего не должны! — в свою очередь удивился Сережа его непонятливости. — Что ж тут особенного: они наши шефы, за хорошую учебу премировали нас.

— За ученье премировали!

Вилис толкнул брата кулаком в бок:

— Не перебивай!

В это время за воротами послышался голос Петра, разговаривавшего с кем-то по-латышски. Ребята прислушались.

— Сюда идут, — недовольно произнес Рудис. — Ты, Сергей, при нем про пионеров не рассказывай. Доскажешь, как одни останемся.

В сарай вошли Петр и Павел Лацис — старший брат пастухов. Разостлав недалеко от мальчиков