расцвел, став объектом тихой зависти со стороны моих одноклассников, когда в сентябре я вернулся в школу.

Справедливости ради нужно сказать, что в «Коста» было не так уж много маньяков.

Взяв себе кофе, я принялся за кроссворд из «Миррор». Если смогу решить его целиком, то трахну Рейчел не позже чем… через три недели. Отгадав пару слов, я решил, что позвоню ей, когда вернусь. Разумно будет это сделать после ночи с Глорией, пока еще сперма не давит мне на мозги. В воображении я уже видел юного Чарльза, привалившегося к стенке в коридоре у Дженни и улыбающегося в телефон. Я не слышал, о чем он говорит, но его глаза блестели, а лицо было приятно оживлено. «Привет. Рейчел? Это Ча… Отлично — спасибо — а как у тебя? Да, детка. Сегодня вечером — запросто».

Я заказал еще кофе. Проходящая мимо пожилая женщина украдкой бросила несколько завернутых в бумагу кусочков сахара на стул против меня. «Алло. Добрый день. Мне бы хотелось поговорить с Рейчел Ноес, если это возможно. Не могли бы вы… спасибо, вы очень добры. Алло, Рейчел Ноес? Рейчел Франсетт Ноес? Добрый день.

Возможно, ты меня не помнишь (да и с чего бы?), но мы познакомились на вечеринке в августе. Девятого августа. На мне было…»

Мы познакомились на вечеринке в августе. Это была вечеринка из тех, где вино льется рекой, мерцают огни и все скачут вверх-вниз, в противоположность, скажем, вечеринке, где лежишь на сыром ковре, оплакивая пустой стакан, в надежде, что придут еще девушки, кроме той, что давно уже здесь, или другой вечеринке, где куришь гашиш и жрешь какую-то дрянь, пока Чарльз Мэнсон, эсквайр, стучит на бонгах и декламирует белые стихи. Эта вечеринка была лучшей из всех.

Мы с Джеффри прознали о ней от одного весьма живописного хиппи в блинной возле Марбл - Арч. Он бы так и не сказал нам адрес, если бы Джеффри не предложил ему галлюциноген (на самом деле это была моя таблетка от астмы, которую он обмакнул в пузырек с синими чернилами).

— Это LDH, — шепнул ему Джеффри, — только что из Штатов. Лучше, чем кислота. Сильнее, чем MDA. Спички есть?

— Дык.

— Оттянись в полный рост, чувак, — сказал ему Джеффри, направляясь к выходу. — Мир.

Рейчел появилась в сопровождении еще троих — было похоже, что это случайные попутчики, — но осталась стоять возле двери, по-взрослому сложив на груди руки. Она ни с кем не разговаривала, но при этом то и дело махала кому-нибудь или громко приветствовала. Я топтался с еще несколькими типами у противоположной стены;

оба раза, что она отказывалась от предложений потанцевать, у меня начинало колоть под мышками. Вторым был проныра, который не хотел уходить, продолжая ее уламывать. Я и не подумал вступиться, в духе: «Эй, парень, ты слышал, что сказала девушка». Вместо этого я ждал, пока он уйдет.

Она выглядела самоуверенной и сдержанной, как и подобает девушке в подобных обстоятельствах, но, как и я, скорее отчужденной, нежели просто независимой от всеобщего веселья. У нее, наверное, есть душа, подумал я. Что же касается меня, то вся проблема заключалась в моей неспособности танцевать в присутствии других. Джеффри, который сейчас легкомысленно кружился всего в паре метров от меня, однажды заявил, что это один из лучших, если не самый лучший, способ снимать девчонок. Но я танцую только в одиночестве, десятисекундными припадками, обычно перед зеркалом, иногда голый, еще чаще, — нарядившись в непристойные трусы.

Она зажгла сигарету. Это давало мне еще пять драгоценных минут, чтобы подумать.

Я произвел моментальную оценку. Сказать по правде, она меня немного пугала, так как не была похожа ни на кого из тех, с кем я привык иметь дело. Она не принадлежала к агрессивно-сексуальному типу, как некоторые другие девушки здесь, чьи пухлые задницы и переполненные груди представлялись мне такими же желанными, как проказа. Итак: высокая, примерно моего роста, черные волосы до плеч обрамляют решительные черты, глаза умело выделены, нос выделяется сам; черные сапоги и черная ковбойская юбка встречаются на уровне коленей, белая блуза мужского покроя, дорогая сумочка, пара браслетов, единственное скромное колечко, строгая устойчивая поза; интеллигентная, из низов среднего класса, с хорошей работой (например, агент по связям с общественностью), живет одна, старше меня, возможно наполовину еврейка.

Вот эта этническая подробность и даст мне отправную точку в разговоре! Да я и сам, если хотите, порядком смахиваю на кавказца, так что запросто мог бы подойти и сказать: «Не слишком кошерная вечеринка, а?» или «Ты не очень-то похожа на школьницу». Тут я взглянул на комнату, и мне вдруг пришло в голову, что я здесь, возможно, единственный обладатель крайней плоти. Тогда, может, лучше попытаться воззвать к ее арийской половине или, в любом случае, продемонстрировать понимание противоречивости того зова крови, который она наверняка столь часто ощущает? «Привет, не мог не заметить, что ты, похоже, наполовину еврейка. Должно быть…» Да, именно я и никто другой!

В общем, пришло время действовать. Внутренне сотворив молитву, я начал самый неуклюжий подкат в своей жизни. Мои ноги пришли в движение: поначалу они судорожно задергались в разные стороны, но затем скоординировались, и получилась великолепная шаркающая походка. Верхняя часть моего тела наклонилась под углом в пятнадцать градусов. Руки безвольно болтались. Плечи натирали мне уши.

Я решил косить под франта из Челси:

— Прривет. — Похоже было, что я только научился произносить р и теперь пытался обратить на это ее внимание.

— Привет. — Ее тон был покровительственно - нейтральным; услышав ее произношение, я немедленно скорректировал свое в сторону образованной верхушки среднего класса.

— Привет. — Теперь я произнес это с оттенком сладострастия, как генерал, представленный соблазнительной парижанке. — Я заметил, что ты ничего не пьешь. — Это была отличная находка, так как за этим обыкновенно следовало: «Ты хозяин вечеринки?»

— Ты хозяин вечеринки? — спросила она. Но я не услышал и намека на подобострастие незваного гостя, которое было бы для меня так кстати. Скорее, равнодушное недоверие.

Запас моей наглости был на исходе, так что теперь я решил показать свою начитанность.

— Отнюдь. У таких вечеринок нет хозяев, одни лишь гости.

Она молчала.

— Приходит человек, и пьет, и падает без сил, — сказал я. Это был совершеннейший экспромт, готов поклясться («Тифон», строка третья). Но она не опознала цитату в моей интерпретации и в лучшем случае могла решить, что я просто веселый парень. Мои меры по спасению?

— И лебедь, житель долгих лет, умрет[4], - добавил я непонятно зачем, а затем еще: — Это сказал Теннисон, — интонацией сатириков прежних лет. Я засмеялся, словно это было нашей приватной шуткой. Она смотрела на меня не мигая.

— Прости, я вечно несу чушь, когда волнуюсь.

— Почему ты волнуешься?

— По той же причине, по которой ты не волнуешься.

— И по какой же?

У меня не было не малейшего желания столь сильно заострять внимание на этой таинственной фразе.

— Да ради Христа, откуда ж мне знать?! — Ради Христа? Стоило ли так говорить, учитывая, что она наполовину еврейка и все такое? Я поднял руку, призывая ее к молчанию, чтобы получить передышку. — Почему бы нам не поговорить о чем - нибудь, что интересует тебя? Косметика… одежда… дети… О том, что тебе нравится. Давай я принесу выпить.

— Почему ты решил, что меня это интересует?

— Ты девушка.

— Ну и что?

— Тебя это интересует. Все девушки любят говорить на эти темы, и ты это знаешь. Они только об этом и говорят. Магазины… наволочки… расчески.

— Ну нельзя же так обобщать…

— Почему не…

— …Потому что есть очень много исключений.