хлопали, колобки грёбаные.

— Ты потом поподробней расскажи, где такой туман берешь, — глубокомысленно заметил «свободовец», устроивший перекур неподалеку. — Очень, понимаешь, это будет для меня ценная информация.

Похоже, пока мы со Шрамом беседовали, группа Валерьяна окончила свою работу по просеиванию поля боя на предмет хабара. И результат этой работы меня несколько удивил.

Посреди поляны возвышалась куча фрагментов, совсем недавно бывших членами группировки «Монолит». И это меня заинтересовало больше, чем то, через туман попал Шрам в Толстый лес или как-то по другому.

— Можно поинтересоваться, и на фига ты эту дрянь тягаешь? — обратился я к подошедшему Валерьяну с характерными интонациями.

Тот хмыкнул, оценив шутку, но как-то невесело.

— Здесь недалеко за деревьями однополосная железная дорога пролегает, — сказал он. — Она еще до Первого Взрыва была проложена. «Монолитовцы» ее подремонтировали и использовали вовсю для связи с Большой землей. Станция Кливины, что на западной границе Зоны находится, сейчас есть не что иное, как элемент Стены, через который группировке поставляются продукты, медикаменты и боеприпасы. Хорошая такая артерия, транзит до станции Янов, откуда до Припяти рукой подать. Правда, поезд здесь не пустишь, поля «Электр» моментом провода жгут и на крупные движущиеся металлические объекты бросаются стаями, как слепые собаки на припять-кабана. Монолитовцы как-то попытались бронированный тепловоз пустить по ветке, так на следующий день от их бронепоезда одни головешки остались. Потому движение тут исключительно на дрезинах. Ну мы с ребятами вчера «монолитовскую» дрезину расстреляли и пути заблокировали.

— «Партизаните», значит, — кивнул я. — Понятно теперь с чего облава в лесу.

— Приходится, — сказал Валерьян, прикуривая от трофейной «Зиппо» политкорректную «Приму». — Война есть война. Они сталкеров по всей Зоне отстреливают, мы — их.

— А этот бешбармак зачем собрали? — кивнул я на кучу останков.

— Пропагандистский ход, — сказал Валерьян, слегка прищурив глаза от сигаретного дыма. — Акция, можно сказать. Чтоб знали. Сейчас загрузим мясо на их мотодрезину, заведем мотор и пошлем посылку с уведомлением на «монолитовские» КПК. Мол, кто с LR-300 к нам придет, от «калаша» и погибнет. До станции Красница она точно своим ходом доедет.

— Красница, — задумчиво протянул Шрам. — Это, по-моему, рядом с поселком Толстый лес?

— Точно, — кивнул Валерьян. — Там до этой войны «долговцы» обосноваться пытались, да фанатики их вышибли, как и нас с Агропрома, а на месте поселка свой форпост организовали. Вот туда мы им и отправим вместо реквизированных припасов кучу радиоактивного мяса.

— Злой ты, Валерьян, — сказал я, наблюдая, как его сталкеры, надрываясь, тащат из кустов практически целый экзоскелет достаточно пожилой модели «WEAR 2Z» с рукой, оторванной по локоть. Из разрыва брони свешивался кусок почерневшей плоти. — А это тоже в дрезину? Починить же можно.

— Не получится, — сказал Шрам, — «Монолитовцы» раньше под скальп своим отморозкам какую-то хрень вживляли, оттого и трупы с поля боя утаскивали, чтоб она врагам не досталась. Из-за нее и пси- излучение их не брало, и к радиации они устойчивее становились — типа, обмен веществ ускорялся.

— А теперь? — спросил я.

— Теперь они, как ты уже знаешь, напрямую в автоклавах народ в биомассу разлагают и штампуют что хотят, особо не заморачиваясь. И если что у них в башку и вживлено, то в момент насильственной смерти оно автоматически разлагается.

«Интересно, — подумал я. — Может, потому Выдра и предупредил Шрама о „грузовике смерти“, что год назад у „Монолита“ еще не было таких технологий и в его голове осталось немного человеческого?»

— Потому активизировать «монолитовский» экзоскелет может только живой и здоровый член группировки, — добавил Валерьян. — Электроника распознает кто свой, а кто чужой. Конечно, автогеном броню вскрыть не проблема, но тогда толку от нее немного будет. Разве что на металлолом сдать…

— Электроника, говоришь, распознает, — пробормотал я про себя. Запыхавшиеся сталкеры как раз свалили груду металла в пяти шагах от нас. Один из них утер пот со лба и взмолился:

— Валерьян, может, ну ее на хрен эту твою психологическую войну? Они ж вроде как не люди, им небось все эти фокусы по фигу.

— Жить каждая тварь хочет, — наставительно произнес главарь смешанного «партизанского» отряда. — И когда видит, что ее ждет, то воюет хуже в разы…

Тут я бы с Валерьяном поспорил, но мне сейчас было не до этого. Просто в глубине бронированного шлема истекшего кровью «монолитовца» мерцала слабая красная точка, сигнализирующая о том, что хозяин экзоскелета мертв, но электроника бронекостюма все еще работает. И в такт мерцанию кровавого индикатора в моей голове возникала достаточно безумная идея.

— Слышь, Валерьян, а ведь нам со Шрамом в Припять надо, — сказал я.

— А на Луну тебе не надо? — поинтересовался сталкер. Его прищуренные глаза округлились. — Все выходы из Толстого леса перекрыты фанатиками. Напомню — уже почти вся Зона под ними, так что…

— Говоришь, у тебя «Пламя» есть в заначке? — перебил я его, доставая из нарукавного кармана сувенир, подобранный мной возле РЛС. — Шрам, ты как, еще не разучился снимать скальпы?

Это было больно. Чертовски больно, несмотря на то что мне помимо двойной порции радиопротекторов вкололи нехилую дозу морфина. Двумя круговыми движениями ножа Шрам взрезал кожу на моей голове вдоль границы роста волос и не менее ловко отодрал кожу от черепа. В общем, эйфории от трофейной анестезии я не почувствовал, со всей силы сжимая зубами кусок деревяшки, а коленями — пень, на котором сидел. Еще хуже было то, что я ни черта не видел. — Валерьян, словно висельнику, предусмотрительно завязал мне глаза и нижнюю часть лица. Чисто для того, чтоб кровища не заливала глаза, — на коже головы слишком много кровеносных сосудов.

При этом я прекрасно осознавал, что происходит. Сейчас Шрам стоит рядом, ухмыляясь и рассматривая мой скальп, а Валерьян аккуратно размещает невесомую сеточку на моем окровавленном черепе.

Черт, и ведь нет никакой гарантии, что все задуманное получится! Вполне могло быть, что сетка потеряла свои свойства от удара о землю, от времени либо от слабокислотных дождей Зоны, круглый год льющихся с неба. Но я просто не представлял как еще я смогу пробиться через вражьи позиции к цели, которую мне обозначила сама Зона.

Нет, я не был до конца уверен, что мое видение в Лиманске и есть Зона, персонифицировавшаяся в образе древней старухи. Но при этом я и сам понимал, что лишь в Припяти смогу решить обе проблемы, ради которых я, собственно, и проник за Периметр… на этот раз по собственной воле.

Наконец я почувствовал, как на мой череп легла мокрая плоть, остывшая на осеннем ветру. По оголенным нервам понеслись новые импульсы страшной, непереносимой боли. Я почувствовал, как под моими зубами, как под прессом, трещат древесные волокна. Один из зубов треснул и, похоже, развалился, не выдержав давления челюстей, — но боли я не почувствовал, лишь вкус крови во рту усилился. Она все- таки проникала между губ через насквозь промокшую повязку, а боль от осколков зуба, разодравших десну, просто растворилась в миллионе опоясавших мою голову терновых венцов, как растворяется капля воды в бушующем океане.

Но и это было еще не всё.

Я точно знал — это твердые, словно гвозди, пальцы Шрама сейчас совмещают края разреза на моей голове, а Валерьян, надев оранжевые перчатки от противорадиационного костюма «Эколог», прокатывает огненным шаром длинную открытую рану.

Порожденный «Жаркой» редчайший и баснословно дорогой артефакт с характерным названием «Пламя» сохранил многие свойства своей прародительницы. Во всяком случае сейчас мне казалось, что к моей голове приложили паяльную лампу и неторопливо прожаривают содержимое черепа. Но оно того стоило. «Пламя» заживляло неглубокие раны мгновенно. Я сам видел однажды как сталкеру, чью стопу смахнула своим мечеобразным костным наростом псевдоплоть, просто прижгли на пару секунд «Пламенем» кровоточащую рану. Когда же артефакт отлепили от мяса, то на месте обрубка была уже вполне