Если в тот момент, когда все вокруг судачат о кризисе, первый заместитель председателя Банка России пишет стихи, это несомненный плюс. Служенье муз не терпит суеты, а значит, и в финансовых делах все не так уж плохо. Стихи у Алексея Улюкаева (подборка вышла в журнале «Знамя») получились умные, стильные, местами эпатажные, но при этом, правда, не слишком духоподъемные. И это минус. Словом, волатильность получается... Беседа перетекла к материям сугубым.

— Наши эксперты, Алексей Валентинович, до стихов не доросли: они все еще буквы рисуют. По какой из них развивается кризис: L, U, V или W? Многие считают, что правы те, кто в 2008-м ставил на W: спад — подъем и новый спад. Вы сторонник идеи второй волны кризиса?

— Нет, не сторонник. Внешняя похожесть совсем не означает содержательной одинаковости процессов или явлений. Я уже как-то говорил, что акулы и дельфины тоже очень похожи. Но акула — хищная рыба. А дельфин — млекопитающее. Так и здесь с этими волнами...

Я считаю, что после 2008 года мы, весь глобальный мир, вступили в другую макроэкономическую реальность. И эта макроэкономическая реальность не два и не три года продержится. Она протянется очень долго — десять, возможно, пятнадцать лет.

— Потерянное десятилетие, как некоторые говорят?

— Это Алексей Леонидович Кудрин сказал после того, как избавился от бремени министерского поста. Что позволило ему правильнее смотреть на вещи.

Насчет потерянности можно поговорить отдельно, но факт в том, что это очень длительный период, когда будут происходить по крайней мере две характерные вещи. Во-первых, существенное снижение всех глобальных темпов экономического роста. Темпы среднемировые начала XXI века — 5 процентов, российские — 7, у развитых экономик — 3,5—4 процента: не потянет их больше мировая финансовая и экономическая система! Мне кажется, что в обозримой перспективе темпы будут, грубо говоря, в два раза ниже. Для России 3,5—4 процента, для развитых экономик — 2—2,5. Для развивающихся лидеров вроде Китая — процентов 5—6.

Во-вторых, на протяжении этого длинного периода мы будем переживать очень высокую нестабильность, малую предсказуемость, экономическую вязкость. Иначе говоря, не будет никаких волн, глубоких падений, рецессий. Но будет очень осторожное движение, как по льду: оступаешься — назад немножко отошел... Неравномерное, недружное движение с постоянными возвратными колебаниями. Не кризис и даже не рецессия, а постоянное балансирование на грани рецессии.

Кстати, о потерянности-непотерянности: предшествующее 2008 году десятилетие избыточно быстрого роста, десятилетие накапливания рисков, перегревов — оно-то как раз и было в каком-то смысле потерянным. Вроде бы статистически мы выигрывали, больше потребляли, но при этом закладывали основу нестабильности.

Некачественное ведение финансового бизнеса — вот что характерно для той эпохи. Осознание того, что риски накоплены и с этим надо что-то делать, и вызвало резкое падение. В разы упали фондовые индексы, пошли маржинколы, глубочайшие девальвации. Наша девальвация рубля — на 40 с лишним процентов — была еще отнюдь не самой большой...

— А нынешний дельфин чем лучше той акулы?

— Сейчас совсем не то! Последние три года, наоборот, были годами очень осторожного развития. Никто не хотел брать слишком больших рисков на свои балансы. Все искали более надежные и устойчивые инструменты. То, что мы видим сейчас, — результат некачественной государственной экономической политики. Мир должен признать, что им плохо управляют. Плохо управляют фискальные и монетарные власти, которые вылечили тот кризис посредством мощных денежных инъекций, перераспределили риски, сняли их с баланса бизнеса, взяли на свои суверенные балансы и не очень хорошо понимают, что со всем этим делать. А поскольку это проблема экономической политики, она и решается методами экономической политики. Здесь у властей всегда есть мощные инструменты — печатный станок, раздувание балансов центробанков, которые принципиально проблемы не решат, но и не допустят скатывания в кризис.

Поэтому я говорю: мы будем балансировать, мы будем иметь низкие темпы роста. Когда я говорю «мы» — я имею в виду мир. Мы говорим о глобальном...

— И о региональном тоже. Рубль, например, испугал в начале октября. Опять 2008 год померещился. Что произошло?

— Произошло снижение фондовых индексов. Опять же во всем мире. Они процентов на 15—20 снизились — поменьше в развитых странах, побольше в развивающихся. Снижались товарные цены, ослабевали проциклические валюты. Рубль, бразильский реал, вона корейская, австралийский доллар, канадский доллар... Валюты, связанные с экспортом, это проциклические валюты. Все они падали. Отчего это произошло? Оттого что изменился доллар. Это не валюты снизились, это доллар укрепился на 15 процентов относительно валют, товарных цен и фондовых индексов. Это коррекция.

— Только и всего?

— В России сейчас совсем другая картина. В 2008 году у нас было четыре канала импорта глобальных проблем: фондовый рынок, операции РЕПО, которые встали, потому что обеспечение упало, падение цен на нефть, а значит, падение финансов компаний и госфинансов, и отток капиталов, то есть отсутствие возможности рефинансирования. Сейчас из этих каналов только один фондовый индекс работает. А снижение российского фондового индекса — отражение общего глобального его снижения. И это спровоцировало отток капитала, который привел к тому, что мы, ЦБ, стали не покупать валюту и эмитировать рубли, а продавать валюту и стерилизовать рублевую массу. Это наложилось на жесткую политику Минфина. Иными словами, произошло изменение в правильную сторону, но оно оказалось слишком быстрым, и рынок к нему был не готов. Ликвидности стало меньше. А когда меньше ликвидности, начинается нервозность.

— ...И Центральный банк тут же сообщил, что на всякий случай приготовил триллион рублей.

— Конечно. Старый проверенный способ реагирования. Но смотрите, как все изменилось. ЦБ перешел в другую парадигму курсовой политики. У нас практически свободное плавание. Мы не тратим валюту на поддержание курса, который не нравится рынку. В 2008 году тратили, проводили управляемую девальвацию, но она обошлась довольно дорого. Ослабление рубля оказалось большим, чем могло бы быть: 40 с лишним процентов. Но я считаю, что правильно сделали. Валютные резервы просто были перераспределены: от нас — в резервы бизнеса и домохозяйств, что и создало возможность для преодоления проблем. Но сейчас этого не требуется.

— Вспоминаю ваше утверждение, сделанное в самый разгар того кризиса: главный тренд рубля — это укрепление. Значит, и нынешнее ослабление — всего лишь эпизод?

— Эпизод. И мы считаем, что сейчас больше шансов на то, что рубль будет укрепляться, а не падать. Но самое главное — сейчас это дорога с двухсторонним движением. И бизнес это тоже понимает. Сейчас нельзя выстроить стратегию зарабатывания денег на движении курса. В 2008-м мы вместе с Минфином раздавали рубли, банки брали эти рубли, шли с ними к нам и покупали у нас валюту. Это оказывало давление на курс рубля, и он снижался. Они отрабатывали свою маржу, потом снова брали у нас рубли... Подобная спираль как раз и потребовала потратить больше денег, чем сейчас. Сейчас поведение банков совсем не такое. Они не открывают валютных позиций, чтобы заработать. Они покупают валюту для того, чтобы выполнить заявки клиентов, не более того. Иными словами, здесь изначально другая стратегия.