— Эй, рота, подъем, чего разлеглись?! — загрохотал старший лейтенант Тучков. — Не на пляже, чай! Выходи на дорогу, стройся в колонну по два и бегом марш — до леса! Хотите, чтобы еще прилетели?

Исполняли приказ как никогда быстро. Бежали, топая сапогами, вдыхали тяжелую пыль, обливались потом. Огибали воронки от снарядов. Задыхались «не спортсмены», а таковых здесь было подавляющее большинство. Невольно косились по сторонам на последствия авиационного удара. Пехотинцам регулярной армии и танкистам досталось больше, чем штрафникам (у штрафников — невероятно — ни одного погибшего). В кузов грузовика загружали тела убитых автоматчиков — к счастью, погибших было немного, не сорок первый год. У кабины взорванной полуторки сокрушался лишившийся своей любимой игрушки водитель — сидел на коленях, размазывал слезы. Солдатик с сумкой мед-брата перевязывал раненого пехотинца — того контузило, он качал головой, как болванчик, тупо пялился в пространство. Второй медбрат подсаживал в кузов еще одного раненого. Зорин почувствовал, как горькая желчь встала у горла. Острый еж сдавил гортань, дышать стало нечем. «Газик», покрытый слоем пыли, застыл под углом в кювете. А чуть сзади посреди дороги красовалась воронка от снаряда глубиной не меньше полуметра. Джип уже проехал, когда рвануло…

Что-то страшное, неотвратимое заползало в душу. Он вывалился из строя, сделал несколько неуверенных шагов. И побежал, задыхаясь, с колотящимся сердцем. Встал, не веря глазам, приблизился на цыпочках. Ерунда какая-то…

— Зорин, отставить! — раздраженно выкрикнул где-то за кадром Тучков. — Вот черт… Рота, стой — полминуты отдышаться!

Вихрем осколков накрыло сидящих в машине, разворотило заднюю часть «Газика». Шофер, пораженный в затылок, выпустил руль, и машина свалилась в канаву. Чубатый капитан за мгновение до смерти что-то истерично вопил — посмертная маска как нельзя лучше отображала эмоции. Иринку он собой не прикрывал… Любимая женщина сержанта Зорина сидела на заднем сиденье. Чуть сползла, запрокинула голову. Ротик приоткрылся, остекленевшие глаза смотрели в небо. Ее красивые ухоженные волосы больше не были золотистыми — красные от крови, она вытекала из-под пилотки. Осколок попал в затылок, она умерла мгновенно, не успела даже толком испугаться.

Зорин на негнущихся ногах обошел машину, погладил девушку по руке, взял ее ладонь. В груди царила пустота. Он ничего не чувствовал. Понимал, что придут прозрение и понимание, вот-вот, они уже на подходе, но еще не пришли, он смотрел ей в глаза и гадал — может, все-таки очнется…

— Зорин, отста… — начал Тучков и осекся, закашлялся. Зорин поднял голову, отыскал его глазами. Кажется, доходило — ох, лучше бы помедленнее…

— Товарищ ста… — Он не смог ни звука из себя выдавить, ноги подкосились, он оперся на борт испорченной машины, слезы хлынули из пустого организма…

Замкнулось что-то внутри, окаменело. Опустошенный, ко всему глухой, невосприимчивый, он прекрасно понимал теперь рядового Кустаря, уставшего искать смерть. Он бежал в атаку — выжатый, пустой, стрелял из карабина, орал что-то страшное, бессвязное. Пули свистели слева, справа, он их не слышал — видел только вражеские траншеи на окраине Комаричей и о смерти даже не думал. А если не думаешь о смерти, значит, подсознательно ее ищешь. Солдаты в мышиной форме и здесь практически не сопротивлялись, пятились, отстреливались, убегали к лесу. Танки били из орудий по опушке — валили молодые дубки, взрывали ракитник. Рота строилась в походный порядок, двигалась дальше маршевой рысью, погружаясь в дебри древнего Галицко-Волынского княжества…

Менялись ландшафты. Осиновые леса сменялись густыми грабовыми, молодыми дубравами с сочным подлеском. Появлялись возвышенности, а порой обширные скальные массивы, опоясанные орешниками и лещиной. Соединение полковника Шапилова двигалось по трем практически параллельным проселочным дорогам. Впереди — саперы, за саперами — танковые батальоны, пехота. Окрестные деревеньки казались вымершими, лишь иногда за печками находили старых бабок, ни слова не понимающих по-русски. Роты обеспечения отстали, горючего в баках оставалось километров на тридцать. Полковник Шапилов бодро докладывал в штаб дивизии об успешном продвижении — о том, что уже к полудню 3 августа может занять райцентр Жлобин, где и будет поджидать отстающих. «Головокружение от успехов» (по меткому выражению товарища Сталина) было налицо. Последнее оборонительное укрепление перед Жлобином — высота, у которой сходились три дороги. А за ней и сам райцентр — гарнизон, по мнению разведотдела, слабый, укрепленных точек, помимо пары пулеметных гнезд, нет. Большое васильковое поле, окруженное дубравами, дорога, обтекающая покатый холм, а на холме пара ДОТов, две-три полевые пушки — больше взвода на эту шишку и не посадишь…

Излишне говорить, что на взятие высоты, обозванной в картах «полевых игроков» высотой № 567, отправили штрафную роту старшего лейтенанта Тучкова. С марша — и сразу в бой, даже оправиться не дали. Взять с ходу — не лежать, не ковырять в носу. Пелена застилала глаза, Зорин бежал, кричал вместе со всеми, стрелял, не целясь. Обычное дело — если ищешь смерти, хрен ее дождешься! В ДОТе что-то вякнул станковый пулемет, но прямое попадание из танковой пушки взорвало его вместе с содержимым. Отдельные вспышки, немцы стреляли из автоматов, но когда волна атакующих затопила холм, сопротивление прекратилось. Воодушевленные легкой победой, штрафники подбегали к траншее, готовые добить врага в рукопашной схватке — любимом развлечении русского солдата.

— Ату его! — орал кто-то отвязный. — Вспомним драку в сельском клубе!

— А чего сразу в сельском? — хохотал сослуживец. — У нас и в городских ДК знаешь какие драки случались!

И с легким недоумением ворвавшиеся в траншею солдаты обнаружили, что окопы пустые.

Несколько пулеметных гнезд, две легкие полевые пушки — ящики со снарядами даже не распечатаны. Несколько трупов немецких солдат, да из развалин взорванного ДОТа торчала обугленная рука. И это всё?

— Товарищ старший лейтенант, здесь нет никого! — заорал самый «наблюдательный».

— Проверить ДОТ! — выкрикнул ротный, пряча пистолет в кобуру.

Зорин первым метнулся к оборонительной точке, зажимая гранату. Уперся ногой в косогор, вырвал чеку, затолкал гранату в амбразуру и отпрыгнул, заткнув уши. В амбразуре даже пулемета не было! Рвануло, и пока там внутри не рассеялся дым, распахнул металлическую дверцу, ворвался в замкнутое помещение с земляными стенами и низким бетонным потолком. Помещение вообще было необитаемым! Но не такое уж и замкнутое — в полу имелся громоздкий люк. Зорин схватился за ручки, сваренные из гнутой арматуры. Подбежал какой-то боец.

— Граната есть? — буркнул Зорин, напрягая мышцы.

— А как же, — отозвался боец.

— Чуть приподниму — бросай.

Комочек металла полетел в черноту лаза, стуча по металлическим ступеням подвешенной лестницы. Отшатнулись, Зорин выпустил ручки люка. Ухнуло где-то глубоко. С грохотом оборвалась лестница. Привет, называется.

— Товарищ старший лейтенант! — он выскочил из ДО-Та. — Там подземный лаз, немцы ушли! Хрен его знает куда ведет! Что это значит, товарищ старший лейтенант?

Мог бы и сразу догадаться, разведчик хренов. Не знаком с таким понятием: заманить в ловушку? Волосы встали дыбом — он встретился взглядом с ротным, мнущимся на пригорке. И тот сообразил, позеленел… А рядовой состав весело гудел. Кто-то смеялся — мол, и ладно, меньше работы, больше живых. Не пришел еще час собирать манатки и сваливать на тот свет.

— Идем дальше? — криво усмехнулся взбирающийся на пригорок комиссар Мазарян. — Рота, Жлобин перед нами! Выходи строиться на дорогу!

— Засада, черт возьми… — скрипнул зубами контрразведчик Чулымов. — Дали заманить себя в ловушку, вредители хреновы… — Но слышал его только Зорин. Возможно, еще пара-тройка солдат…

Команду сматывать удочки проорать не успели. Взрыв прогремел в самой гуще народа — разметал людей, как дрова в поленнице. Еще два взрыва, и паника охватила войско. Лавина хлынула с холма — во все стороны. Застрочили пулеметы — из леса, слева, справа, сзади. Люди падали как подкошенные, остальные бежали как тараканы…

— Отделение, ко мне!!! — заорал Зорин, не узнавая своего голоса. Схватил за шиворот растерянно