рук, электрический разряд заставлял биться в конвульсиях всю верхнюю часть его туловища, от одного запястья до другого. Техник медленно поворачивал ручку, увеличивая силу разряда; стрелка на шкале приближалась к критической отметке. Дыхание Галта, вырывавшееся из его пораженных легких, стало прерывистым.

– Получил? – зарычал Феррис. Ток отключили.

Галт молчал. Он вдохнул полной грудью. Сердце бешено колотилось. Но постепенно дыхание становилось ровнее, он заставил себя расслабиться.

– Что вы с ним миндальничаете? – завопил Таггарт, впившись взглядом в обнаженное тело на матрасе.

Галт на мгновение открыл глаза и взглянул на троих мужчин. Взгляд его был спокойным и трезвым, не выдававшим никаких мыслей или чувств. Затем он уронил голову и тихо лежал с закрытыми глазами, словно забыл о них.

Его нагое тело выглядело странно неуместным в этом подвале. Они это знали, хотя ни один из них не признался бы в этом даже самому себе. Линии его высокой фигуры, от лодыжек до узких бедер, талии, широких плеч, выдерживали сравнение с линиями древнегреческих статуй, и наполнены они были тем же содержанием. Только они были более удлиненными, более легкими и предполагали большую подвижность, большую силу и неутомимую энергию – это тело могло принадлежать не воину на колеснице, а скорее творцу самолетов. И подобно тому, как смысл древнегреческой статуи – изображение человека в образе бога – вступал в противоречие с атмосферой выставочных залов нашего времени, его тело выглядело странно в этом подвале– месте доисторического варварства. Дисгармония казалась еще большей, потому что Галт удивительно органично вписывался в мир проводов и нержавеющей стали, точных инструментов и рычагов на пульте управления. Возможно – и именно этой мысли яростней всего противились те, кто наблюдал за пыткой, именно эта мысль гнездилась глубоко в их душах, потому что на поверхность она выливалась в виде неясной ненависти и смутного ужаса, – возможно, именно отсутствие в современном мире таких статуй превратило генератор в осьминога, и может быть, именно поэтому тело Галта оказалось в щупальцах этого осьминога.

– Я слыхал, ты здорово разбираешься в электричестве, – сказал Феррис и ухмыльнулся. – Но и мы то же – как ты думаешь?

Ответом ему послужили все те же два звука: гул мотора и биение сердца Галта.

– Смешанные разряды! – приказал Феррис, сделав знак технику.

Удары тока следовали теперь один за другим, нерегулярно и непредсказуемо, практически без перерыва или с перерывом до нескольких минут. Лишь по судорогам, которые сотрясали ноги, руки, торс или все тело Галта, можно было догадаться, что электрический разряд проходит между какими-то двумя электродами или через все электроды сразу. Стрелки на шкалах то приближались к критическим отметкам, то вновь отклонялись к нулю: машину создавали с таким расчетом, чтобы причинить жертве сильнейшую боль, не повредив, однако, тела.

Ожидание очередного удара оказалось невыносимым даже для самих наблюдателей. Минуты ожидания заполнились звуками сердцебиения: сердце Галта колотилось теперь в рваном ритме. Паузы были рассчитаны так, чтобы сердцебиение могло возвратиться к нормальному ритму, но жертва, в любую секунду ожидающая очередного разряда, не могла вздохнуть свободно.

Галт лежал расслабившись, он будто не старался бороться с болью, а подчинялся ей, пытался не уменьшить ее, а вытерпеть. Он то приоткрывал рот, вдыхая, то из-за внезапного шока вновь крепко сжимал губы, он не сопротивлялся дрожи, охватывавшей его одеревеневшие мышцы, но гасил ее в ту же секунду, как разряд кончался. Лишь кожа на лице натянулась и плотно сжатые губы несколько раз искривились. Когда электрический удар прошел через его грудную клетку, голова его дернулась и медно-золотые пряди волос разлетелись, словно под порывами ветра, дующего прямо в лицо. Тем, кто наблюдал за ним, показалось странным, что волосы его темнеют, пока наконец они не поняли, что его голова стала мокрой от пота. Они думали, что жертва, слыша стук собственного сердца, готового, кажется, в любую секунду разорваться, должна испытывать ужас. Но от ужаса дрожали сами палачи, прислушиваясь к неровному, прерывистому ритму и почти не дыша всякий раз, когда биение сердца останавливалось. Казалось, сердце неистово бьется, колотясь в отчаянном гневе, в агонии о стенки ребер, – сердце протестовало, человек не делал к этому никаких попыток. Он лежал спокойно, закрыв глаза, слушая, как сердце борется за жизнь. Висли Мауч сорвался первым.

О Господи, Флойд! – закричал он. – Не смей убивать его! Его нельзя убивать! Если он умрет, мы умрем тоже!

Он не умрет, – огрызнулся Феррис. – И захочет, да не умрет! Машина не даст! Все рассчитано! Никакой опасности нет!

Но может, хватит? Теперь он подчинится! Я уверен!

Нет! Не хватит! Я не хочу, чтобы он подчинялся. Нужно заставить его добровольно работать на нас!

Давай! – закричал Таггарт. – Чего ты ждешь? Разве ток не должен быть сильнее? Он ведь еще ни разу не вскрикнул!

Что с тобой? – задохнулся Мауч, случайно увидев выражение лица Таггарта, наблюдавшего за сотрясающими тело Галта судорогами; Таггарт напряженно смотрел на Галта, но глаза его казались стеклянными, мертвыми; мыш цы лица стянулись в непотребную карикатуру на наслажде ние, взгляд стал бессмысленным.

Получил? – вопил Феррис. – Теперь ты готов хотеть того же, что и мы?

Ответа не последовало. Иногда Галт поднимал голову и смотрел на них. Под глазами у него проступили темные круги, но взгляд был ясен и тверд.

Наблюдателей охватила все возрастающая паника, они уже не контролировали ни себя, ни ситуацию – комната наполнилась невнятными пронзительными выкриками:

– Мы хотим, чтобы ты взял это на себя!.. Мы хотим, чтобы ты управлял!.. Мы приказываем тебе приказывать!.. Требуем, чтобы ты стал диктатором!.. Приказываем тебе спасти нас!.. Приказываем тебе думать!..

Ответом им был лишь стук сердца, от жизни которого зависели и их жизни.

Электрический разряд пронзил грудную клетку Галта, и сердце его забилось рывками, словно спотыкаясь, – и вдруг тело ослабло, затихло, сердцебиения больше не слышалось.

Наступившая тишина потрясла их, но прежде чем они смогли вскрикнуть, охвативший их ужас стал невыносимым, потому что Галт открыл глаза и поднял голову.

Потом они осознали, что не слышно и шума мотора, красная лампочка на пульте погасла – ток больше не подавался, генератор перегорел.

Техник снова и снова без толку нажимал на кнопку. Снова и снова дергал рычаг. Потом пнул машину ногой. Красная лампочка не загоралась, мотор не гудел.

Ну? – лязгнул зубами Феррис. – Ну? В чем дело?

Генератор не работает, – беспомощно произнес тех ник.

Что с ним?

Не знаю.

Ну так выясни и исправь!

Техник не являлся профессиональным электриком; его взяли на эту работу не потому, что он был квалифицированным специалистом, а потому, что он был готов не раздумывая нажать на любую кнопку, которую ему укажут; ему требовались такие усилия, чтобы что-нибудь понять, что можно было не сомневаться – в его сознании не оставалось места ни для чего другого. Он открыл щит на задней панели машины и в замешательстве уставился на спутанные витки проводов: внешне все выглядело исправным. Он натянул резиновые перчатки, взял плоскогубцы, подтянул наугад несколько гаек и почесал в затылке.

– Не знаю, – сказал он; в его голосе слышалась беспо мощная покорность. – Откуда мне знать?

Трое мужчин вскочили с места и окружили машину, уставившись на ее упрямые детали. Они сделали это непроизвольно – они знали, что здесь ничем помочь не могут.

– Ты должен ее исправить! – завопил Феррис. – Она должна работать! Нам нужно электричество!

– Мы должны продолжить! – кричал Таггарт; его трясло. – Это нелепо! Так не пойдет! Меня ничто не остановит! Я не дам ему уйти! – Он показал на мат.