завалился на бок и заснул глубоким многосерийным сном.

И пробудился бы Спартак Динамыч только к вечеру послезавтрашнего дня, если бы не неожиданность. Не свет не заря растормошили дежурную голову слуги-призраки и нервно сообщили, что прибыл какой-то рыцарь. И что предлагает этот рыцарь Спартаку Динамычу «выйти поговорить». Дракон четырьмя головами удивился, пятью другими зевнул и, разбудив остальные две, нехотя поплелся на выход.

Вышел Спартак Динамыч из пещеры, дыхнул огнем в небо, щелкнул хвостом о скалу.

Смотрит: стоит перед ним маленький человечек, рыцарь в летних доспехах, а чуть поодаль возле покосившихся футбольных ворот стережет походные вещи какая-то женщина. Удивился дракон еще больше: кто такие? Если за футболистами пришли, то почему не войско прислали, а какую-то одиночную самодеятельность? Непонятное дело.

Рыкнул дракон в десять ртов (одна голова ангиной болела, рычать не могла), развернул свое несметное туловище фасадом к незваному гостю, уставился на него зло и сонно.

А барон Николай стоит и не шевелится. С ним, как только он дракона вблизи увидел, произошло неожиданное: стало ему очень страшно. Очень-приочень. Он ведь никогда раньше таких крупных драконов вблизи не видел, ну, разве только на черно-белых учебных гравюрах. А тут вся эта красно-зеленая туша заслонила рыцарю солнце, обдала телесным жаром, пахнула пещерной плесенью, – и барон Николай струхнул. Ему вспомнился первый свой детский ужас, когда папа повел его в зоологический музей и там беззлобно, по-отцовски, потерял сынишку между скелетом сциллы и чучелом харибды. Вот так же непереносимо жутко стало барону Николаю и сейчас, как будто и не было этих сорока прожитых лет, сотни нажитых шишек и приобретенной жизненной черствости, заменяющей на безрыбье бесстрашие. Барон Николай снова стоял лицом к лицу с чудовищем, и не было в его душе ни капли храбрости, и хотелось ему горько заплакать и стремительно убежать. И крутилась в голове непонятно из каких школярских глубин всплывшая фраза: «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй». Он уже скривил рот, пригнулся и стал разворачивать корпус, как бы готовясь к низкому старту, но тут увидел перед собой лицо верной своей оруженоски.

– Мама! – инстинктивно произнес он.

– Мало? – сердито удивилась донья Маня, а потом замахала на рыцаря рукой: – Достаточно. Ты сначала этого победи. А то – мало ему! Герой, ишь ты!

Ай-ай-ай, а про оруженоску-то барон Николай от страха позабыл! Это повезло ему, что она его испуга не заметила. И как же опрометчиво он давеча расписывал донье Мане неотвратимость своей победы!

И, перебарывая страх не только духом, но и всем телом своим, барон Николай повернулся обратно лицом к дракону и уперся взглядом ему в пупок: нашел, так сказать, точку опоры. А пупок у дракона крупный, похож на лунный кратер.

Долго смотрели друг на друга дракон и рыцарь, а молчали еще дольше. Два не выспавшихся, не способных к смертельному поединку существа стояли супротив и выдумывали, как бы все это дело замять, как бы все отложить или отменить вовсе. Но у них были свидетели, а свидетели любое дело сильно осложняют. И ладно бы только призраки, призраки не в счет, а вот эта женщина, оруженоска рыцарская – именно ее присутствие заставляло поединщиков помнить о рыцарской отваге и о драконьей доблести. И оставалось им только молчать, пряча друг от друга свои взгляды, мотивы и намерения. Спартак Динамыч молчал, потому что ему не по чину было заводить разговор первым. А рыцарь от страха молчал, рот у него не открывался.

Неизвестно, сколько бы продолжалась то молчание, если бы вдруг не прервал ее некий громкий звук: это в желудке дракона заурчала недопереваренная пища. Рыцарь тут же перестал бояться и взглянул дракону в центральную пару глаз. Чудище смутилось и, чтобы это смущение скрыть, заговорило первым.

– Ты кто такой? – строго спросило оно.

Рыцарь опешил, но, удивляясь, как это страх в нем так быстро сменился наглостью, ответил ровно и без запинки:

– А почему это вы мне тыкаете?! Мы с вами на брудершафт не выпивали, так по какому же праву вы позволяете себе так обращаться к незнакомому человеку?

Дракону такое начало разговора не понравилось.

– По обычному драконьему праву, – сказала его рябая голова, седьмая слева. – Мы ко всем людишкам так обращаться привыкли и нарушать своих привычек не намерены.

– Хорошо, – кивнул барон Николай. – Только тогда и я с тобой на «ты» разговаривать буду. Хоть это и не в моих привычках, но по такому экстренному случаю я своим привычкам изменю.

Дракон переглянулся сам с собой всеми одиннадцатью головами.

– А как же это ты с нами на «ты» будешь, когда нас много?

– А так, без церемоний, как с одним сидячим местом. Слышал такую поговорку: «Драконов по хвостам считают»?

В повседневной жизни барон Николай никому так не хамил, но, видимо, от страха повалила из него яростная нерыцарская наглость. Представил он себя стоящим в очереди – и язык сам собой стал откликаться на предлагаемые обстоятельства.

А Спартаку Динамычу не только начало, но и продолжение разговора не понравилось. Насторожило его такое развязное поведение: не может же простой мелкий человечешко, пусть и рыцарь, так дерзко ставить себя перед драконом! Не иначе как есть у него в рукаве некий нечеловеческий козырь. Тут, думает дракон четвертой своею головой, уши надо держать востро!

– Это что же, – пытается он прощупать ситуацию, – ты нам головы порубать хочешь? Сражения с нами требуешь?

– Эх ты, – кривится барон Николай, – серость многотонная! Не бойся, не сражаться я с тобой хочу, а соревноваться по-спортивному. Я, между прочим, рыцарь прогрессивных взглядов, зовут меня барон Николай. Не слышал? И пришел я к тебе безоружным, с одним только требованием: освободи футболистов, которых ты позавчера с тренировки похитил.

То, что рыцарь явился без оружия, еще больше Спартака Динамыча насторожило. Одна его голова, пятая, даже подумала: а не пора ли уже прямо сейчас взять да и сдаться?

– Никаких футболистов я не знаю, – сказала другая голова, вторая справа, одноглазая, – поэтому освобождать мне некого.

– Вот-вот, – подтвердила седьмая голова, рябая да конопатая, – не для того похищали, чтобы обратно освобождать. И самим футбол нужен.

Рыцарь угрожающе-строгим взглядом обвел все одиннадцать морд.

– Может, ты их уже съел?

По рядам драконьих голов пронеслось некоторое волнообразное беспокойство. Спартак Динамыч в нерешительности почесался пузом о землю, подергал лапами, видимо, размышляя, какой из своих голов предоставить слово. Остановился на восьмой – самой плешивой. Говорит рыцарю голова:

– Должны мы тебя, гость непрошеный, огорчить. Мы от поединков освобождены.

– Как это освобождены?

– Так, обыкновенно, по болезни. У нас от ветеринара справка имеется с продолговатой государственной печатью.

– И что же у тебя за болезнь, твое злодейство? – сочувствует рыцарь.

– А болезней у нас много – на каждую голову своя болезнь. Мы, гость непрошеный, болельщик знатный, со стажем, с пожизненными инвалидностями. У нас одних медицинских карт – целая библиотека. Не тебе, малек, тягаться с нами в болезнях-то.

– Понятное дело, – соглашается барон Николай. – Я в этом-то как раз с тобой тягаться и не собираюсь, я болеть не люблю. А ты, как я погляжу, сильно болезни свои уважаешь и болеешь, стало быть, с полной самоотдачей! То-то на твоей территории запах такой больничный и куда ни взгляни – сплошные анализы. Твои болезни, кстати, не того – не заразные?

– Дурень ты, рыцарь незваный! – заявляет восьмая, плешивая. – Мы ж не просто так болеем, мы ж за команды за разные болеем!

– Ах, все ж таки – заразные?

– Да ну тебя! Какой тугодум попался на наши головы! Мы ж говорим тебе: мы не сами по себе болеем, а