тем расчетом, чтобы она развалилась. Наглядный пример изделия, рассчитанного па короткий срок годности.

Оказавшись в Гамбурге без инструмента, я был вынужден сесть за пианино, которое стояло на сцене в 'Кайзеркеллере'. До сих пор я стоял лицом к залу, поэтому воспользовался предлогом, чтобы сесть к нему спиной и просто уйти в музыку, а это было неплохо. Я начал играть такие песни, как 'Don't Let The Sun Catch You Crying' ('Пусть солнце больше никогда не увидит, как ты плачешь'), со второй стороны пластинки Рея Чарльза. Этот краткий период стал для меня приятным; по-моему мне удалось немного улучшить свои навыки игры на фортепиано. В конце концов я стал играть на пианино лучше, чем другие ребята в то время, по одной простой причине: у меня не было гитары.

Акустическая гитара — мой инструмент, поскольку с нее я начинал. Но потом я прошел через 'Розетти Лаки Севен' и пианино. А затем, когда стало ясно, что Стюарт уходит из группы, мне достался его бас. При этом мне снова пришлось выйти вперед, а это меня не радовало, поскольку в глубине сцены мне было лучше и спокойнее. Теперь я просто играл на бас-гитаре, повторяя в басу одни и те же простые мелодии.

Мы ставили на бас-гитару фортепианные струны (я слышал, что это невозможно, но нам такое удавалось). Если нам требовалась струна 'ля', мы просто шли к пианино, нажимали на клавишу и смотрели, какая из струн вибрирует. Мы вытаскивали ее клещами и думали: 'Никто и не заметит, что одной струны недостает', а потом пытались приладить ее на бас. Иногда это получалось, но с трудом, к тому же мы рисковали испортить саму гитару. Но в то время все было не так, как теперь, когда у администратора всегда с собой чемодан, полный струн. Ни у кого не было больше одного комплекта. Иметь струны в то время считалось не самим главным. Если струна лопалась, мы продолжали играть на остальных трех (или, если речь шла о гитаре, на остальных пяти). А на лопнувшую мы просто не обращали внимания и думали: 'Когда-нибудь я ее заменю'.

Джордж: «В те дни главное было иметь комплект усилителей, в том числе и для баса, а у нас были маленькие усилители „Микки-Маус“. Теперь существует пятьдесят девять номеров гитарных струн, а у нас все было проще: „Можно я возьму твои струны?“ Мы не знали даже, чем электрические струны отличаются от акустических: все они выглядели как телеграфные провода, были довольно толстыми, так что их сматывали с трудом. Не думаю, что они могли звучать хорошо».

Пол: 'Так или иначе, спустя некоторое время я решил обзавестись гитарой. В центре Гамбурга был маленький музыкальный магазин. Помню, я несколько раз проходил мимо и видел там бас-гитару, по виду напоминающую скрипку, что само по себе заинтриговало меня. А еще, поскольку я левша, она привлекла меня симметричностью, благодаря чему ее можно было перевернуть под левую руку. И я купил этот маленький «Хофнер», выложив за него в пересчете на фунты что-то около тридцати монет, — даже по тем временам это было дешево.

Так все началось, у меня появился инструмент, который стал своего рода торговой маркой. Он был прелестным и легким, поэтому я даже не чувствовал, что играю на басе, у меня возникало ощущение свободы. Я обращался с ним, как с обычной гитарой. Я обнаружил, что играю на басе мелодичнее других басистов, потому что извлекаю высокие звуки в основном из двенадцатого лада. Поскольку мои песни отличались мелодичностью, мне было бы досадно всегда брать только ноты основного тона. К тому же для игры на большом басе нужны мускулы. Сочетание мелодичности и легкого по весу баса создает определенное звучание, и в этом нам действительно повезло. А когда в период 'Сержанта Пеппера' я играл на 'Рикенбейкере' (а он был чуть тяжелее и чуть более 'электрическим'), это не изменило мой мелодичный стиль, благодаря которому в таких песнях, как 'With A Little Help From My Friends' ('Если друзья мне чуть-чуть помогут') и 'Lucy In The Sky With Diamonds' ('Люси в небесах с бриллиантами'), появились интересные басовые темы.

Через несколько лет я уложил свой 'Хофнер' в футляр и вверил его истории, но спустя много лет, когда я смотрел снятое на крыше выступление в фильме 'Let It Be', заметил, как легко я играл на басе, и решил снова к нему вернуться: 'Вот что мне особенно тогда нравилось!'

Ринго: 'Барабанщик всегда создает настроение. Думаю, так я и играл, а вместе с басом Пола — он удивительный, самый мелодичный из басистов — мы добивались гармоничного звучания баса и большого барабана. Когда они звучали в унисон, поверх можно было наложить любую мелодию.

У меня есть только одно правило, а именно — подыгрывать прежде всего певцу. Если певец поет, остается только держать ритм, и больше ничего. Если вы вслушаетесь в мою игру, то поймете, что я пытался стать инструментом, сыграть настроение песни. К примеру, 'Четыре тысячи ям в Блэкберне, Ланкашир' — баам-ба-бам. Я пытался проиллюстрировать это, показать эту разочарованность. Звучание барабана — составная часть песни.

Во-вторых, я не мог играть одну и ту же фразу дважды. Какой бы ритм я ни отбивал, я не мог повторить его в точности, поскольку играл не головой, а душой. Моя голова знала, как отбивать ритм рок- н-ролла, свинга и так далее, но все зависело от настроения в тот момент.

Любопытно то, что мы, 'Битлз', похоже, владели телепатией. Не задумываясь, мы воодушевлялись или начинали грустить — все вместе. Эта телепатия — волшебство и одно из достоинств 'Битлз'. (И конечно, любовь к музыке и отличные песни…) Ничего подобного я не испытывал ни прежде, ни потом.

Когда я вошел в группу, меня всегда отделяли от остальных: 'Джон, Пол, Джордж… и Ринго'. Особенно в Великобритании: 'Это они, а это он'. До сих пор существуют музыкальные критики, которые недооценивают барабаны. Но когда мы поехали в Америку, все изменилось, потому что такие барабанщики, как Джим Келтнер (я по-прежнему считаю его лучшим), пришли в восторг. В конце концов я стал ценить похвалу других музыкантов гораздо выше, чем отзывы в прессе.

Два моих любимых барабанщика — Джим Келтнер и Чарли Уоттс. Бадди Рич, Джинджер Бейкер и остальные известные барабанщики стучат быстро, но не заводят меня, потому что слишком стараются отбивать сложные ритмы. А мне нравятся не суетливые ритмы, а ровные и четкие'.

Джон: 'Ринго — чертовски хороший барабанщик. Он всегда был таким. Техничности ему недостает, но, по-моему, игру Ринго на барабанах недооценивают так же, как игру Пола на бас-гитаре. Пол — один из самых изобретательных басистов, какие когда-либо существовали, половина приемов, которыми сейчас пользуются, содрано у «Битлз». Сам Пол стеснялся своей игры на басе. Во всем остальном он болезненно самовлюблен, но играть на басе он всегда немного стеснялся. Он великий музыкант, умеющий играть на басе, как могут лишь немногие. Если сравнить его игру с игрой басиста из «Роллинг Стоунз» или игру Ринго с игрой Чарли Уоттса, то они окажутся как минимум равноценными, а может быть, будут и получше. Я всегда отказывался признать Чарли лучшим только потому, что он больше, чем Ринго, похож на представителя богемы, знает джаз и снимает мультфильмы. По-моему Чарли чертовски классный барабанщик, и басист у них неплох, но я считаю, что Пол и Ринго способны соперничать с любыми рок- музыкантами. Однако техничными их не назовешь. Никто из нас не был техничным музыкантом. Никто не умел читать ноты, никто не умел писать их. Но как музыканты в чистом виде, как люди, призвание которых — издавать звуки, они ничем не хуже остальных (80).

Я сам, что называется, примитивный музыкант. Имеется в виду то, что я не учился музыке. Я долго не брал в руки инструмент. Но я играю на нем довольно давно, чтобы научиться делать то, чего мне хочется, — самовыражаться (74).

В детстве я много играл на губной гармонике. 'Love Me Do' — рок-н-ролл, причем прифанкованный. Весь секрет — в гармонике. (Была такая песня 'Hеу! Baby' ('Эй, детка') и еще одна жуткая вещь — 'I Remember You' ('Я помню тебя'). Мы играли и другую — они обе с гармошкой, и потому мы начали использовать ее и в 'Love Me Do' просто для аранжировки.) А потом вставили ее в 'Please Please Me', затем повторили тот же прием в 'From Me To You' и наконец забросили его: он нам надоел (70).

Я всегда любил гитары. У меня еще сохранился мой черный 'Рикенбеккер', который прежде был светлым, — это первая хорошая гитара, которая у меня появилась. Она уже не новая. Я храню ее так. ради удовольствия. Эту гитару я купил в Германии в рассрочку. Помню, ее цена, какой бы она ни была на самом деле, тогда показалась мне непомерной' (66).

Джордж: 'В первый приезд в Гамбург мы отправились в «Стейнвей», потому что аппаратура у нас была неважная. Там Джон купил свой «Рикенбеккер», и в тот же раз я приобрел усилитель «Гибсон». Понятия не имею, что с ним стало. Он выглядел элегантно, но на этом его достоинства заканчивались.

Мои гитары менялись в таком порядке: первой была маленькая, обшарпанная, за три фунта и десять