исключили из 'семейного круга'. Я думал, что кто-нибудь что-нибудь скажет в мою защиту. Но я сам все уже сказал, мое заявление было удачным, как хорошая песня, даже лучше — снимки говорят лучше всяких слов. Да, это было красивое заявление' (74).

Ринго: «Обыск у Джона в связи с наркотиками напомнил нам о том, что полицейские только и ждут удобного случая. И, боюсь, в те дни такой случай мог представиться на любой вечеринке…»

Джон: 'Меня обвинили в хранении наркотиков. Они были не в моей одежде, а в моем доме. Это означало, что я, возможно, торгую ими. Представьте себе Джона Леннона, зарабатывающего на жизнь торговлей наркотиками!

В конце шестидесятых был один коп (занимавший не очень высокий пост в лондонском отделе по борьбе с наркотиками, который тогда только появился, — в нем было всего две собаки). Он повсюду рыскал и задерживал поп-звезд, всех подряд, — этим он и прославился. У некоторых из них дома были обнаружены наркотики, но не у всех' (75).

Джордж: 'Джона и Йоко обвинили в хранении конопли в октябре, когда они жили в квартире, снятой у Ринго. Ее когда-то снимал и Джими Хендрикс, у этой квартиры была своя история. Их заподозрил полицейский, сержант Пилчер, который, по словам Дерека, возомнил себя почти что Оливером Кромвелем. Он был уверен, что оказывает услугу обществу.

Наверное, в отделе по борьбе с наркотиками был список подозрительных лиц. Теперь это очевидно, поскольку они совершали обыски в квартирах людей из этого списка. Сначала это случилось с Донованом, потому что это было проще всего сделать. Привлечь их внимание было нетрудно, и после Донована они заинтересовались 'Роллинг Стоунз', а уж потом решили добраться и до 'Битлз'.

Джон: 'Мы лежали в постели, чувствуя себя совершенно чистыми и трезвыми, потому что еще три недели назад мы узнали, что к нам явится полиция. И мы поступили бы глупо, если бы продолжали хранить наркотики дома. Внезапно в дверь позвонила женщина и сказала: «Вам сообщение». Мы спросили: «Кто вы? Вы же не почтальон». Она сказала: «Нет, это личное», — и вдруг стала толкать дверь. Йоко решила, что это журналистка или поклонница, и мы бросились прятаться. Мы были полураздеты, в одних рубашках, снизу все было открыто.

Мы заперли дверь, я твердил: 'В чем дело? Что вам нужно?' Я думал, это мафия или еще что-нибудь. Но тут в окно спальни заколотили, и верзила полицейский потребовал: 'Впустите меня!' Я сказал: 'Разве полиция имеет право врываться в дом через окно?' Я был перепуган и предложил: 'Подойдите к двери. Мы только оденемся'. Но он отказался: 'Нет, откройте окно, я влезу в него'.

Полицейские окружили весь дом. Йоко придерживала оконную раму, пока я одевался, наполовину высунувшись из ванной, чтобы они видели, что я не пытаюсь скрыться. Потом они снова заколотили в дверь. Я спорил с полицейским и повторял: 'Если вы войдете сюда через окно, это для вас даром не пройдет'. А он повторял: 'Откройте окно, иначе вам будет хуже'. Я попросил его предъявить ордер. Еще один тип влез на крышу, мне показали бумагу, и я сделал вид, будто читаю ее, чтобы решить, как быть дальше. Я попросил позвонить адвокату, но вместо этого Йоко стала звонить в наш офис. А я крикнул: 'Нет, не в офис — адвокату'.

В дверь заколотили так, что я бросился открывать ее, повторяя: 'Ладно, ладно, меня вы все равно не арестуете', вспомнив, что я не был под кайфом. А полицейский заявил: 'Мы обвиним вас в сопротивлении полиции!' И я ответил: 'Ладно', потому что чувствовал себя уверенно: ведь я не принимал наркотики.

Все они вошли в дом, вся толпа и какая-то женщина. Я спросил: 'Что здесь происходит? Я могу позвонить в офис? Через два часа у меня интервью, могу я предупредить, что не приеду?' Мне ответили: 'Нет, вы никуда не позвоните… Можно воспользоваться вашим телефоном?' А потом прибыл наш адвокат.

Полицейские привели собак. Сначала их долго не могли найти, звонили куда-то и говорили: 'Привет, Чарли, а где собаки? Мы торчим здесь уже полчаса'. Наконец собак привели.

В эту квартиру я перевез все свое барахло из дома, где я жил, но так его и не разобрал. Оно простояло там несколько дней. Я просил привезти мне фото— и киноаппараты, одежду, а мой водитель зачем-то привез бинокль (который в маленькой квартире мне был ни к чему). Внутри футляра от бинокля и нашли гашиш, завалявшийся там с прошлого года. А в каком-то конверте — еще немного гашиша. Вот как вышло' (68).

Нил Аспиналл: «Я сразу узнал о случившемся. Джон позвонил мне и сказал: „Нил, вспомни, чего ты боялся больше всего, потому что это произошло“. И я ответил: „Хорошо, я пришлю кого- нибудь“. Я попросил съездить туда Питера Брауна. Питер был личным помощником Брайана Эпстайна, но в то время он работал в „Эппл“. Он вел личные дела ребят, и я подумал, что арест Джона — его личное дело. Питер организовал юридическую поддержку, привез адвокатов, обо всем позаботился».

Джон: 'Короче говоря, я только что перевез все из моего старого дома, вещи были повсюду. И я подумал: «Может, этот гашиш в этих вещах уже давно и я просто забыл о нем». И я признал себя виновным. Полицейский сказал: «Если вы признаете себя виновным, я не стану обвинять вас в сопротивлении полиции». И я подумал: «Ну, заплачу сотню долларов — не обеднею», не сообразив, какие это может иметь последствия, тем более что он пообещал: «Тогда я отпущу вашу подружку» (75).

Дерек Тейлор: 'Я думал, что все это подстроено. В то время такие обвинения были очень серьезными, их все боялись. Это было что-то вроде паранойи, если хотите. Такого события мы все ждали всю жизнь, и обыск у одного из битлов вызвал нешуточную тревогу, потому что они уже привыкли быть более-менее неприкасаемыми. Они проходили паспортный контроль, не предъявляя паспортов, долгие годы вели сомнительную жизнь (каково клише!), а теперь все разладилось. Брак Джона распался, у него нашли наркотики, он снялся голым. А ведь до 1968 года мне казалось, что мы справимся с любым затруднением.

Нил рассказал мне о том, как Джон позвонил ему и сказал: 'Твои худшие опасения сбылись'. А потом он объяснил мне, что случилось, и добавил, что пресса уже все знает.

Почти сразу начали звонить с Флит-стрит — из 'Ивнинг стандарт', 'Мейл', 'Миррор' и так далее. Кажется, Дон Шорт позвонил и спросил: 'Значит, это правда? А у меня есть еще пара новостей: отец Джона женится, а Йоко беременна'. Это был один из тех случаев, когда беда не приходит одна. Все случилось сразу, как в Annus Horribilis, неудачные для королевской семьи годы.

Мы считали употребление конопли образом жизни. Меня тревожили только последствия в случае какой-то несправедливости. Меня возмущала несправедливость, я был воспитан на комедиях Илинга, где маленький человек всегда побеждает, и если вы страстно отстаиваете какую-нибудь точку зрения и считаете ее правильной, в конце концов консерваторы в костюмах поверят вам.

Увы, все вышло совсем не так, нас продолжали обвинять. Сами обвинения меня не слишком беспокоили, Джон представлялся нам мучеником. Те, у кого тоже провели обыск (Донован, Мик, Брайан Джонс), звонили нам, выражали соболезнования, и все это во многом напоминало причастность к какому-то клану. Тем днем Пол приехал в 'Эппл', Джон тоже был там, а Ринго позвонили на Сардинию. Пол привез Айвена Воана (который познакомил Пола с Джоном), там собралось много народу, знакомых Джона.

Вот как все это запомнилось мне; к концу 1968 года мне показалось, что положение меняется к лучшему. Но такие чувства возникали у меня постоянно, так мне кажется и теперь'.

Пол: 'Подвергнуться обыску в то время рисковали все — и мы, и вообще добрая половина Лондона, может быть, даже полмира. Вот чем занимались люди, вместо того чтобы где-нибудь напиваться, — они засиживались у кого-нибудь дома допоздна с вином и коноплей. Мы не считали, что совершаем преступление. Я до сих пор убежден, что алкоголь гораздо вреднее и что он стал причиной смерти гораздо большего числа людей. Я никогда не слышал, чтобы кто-то умер от конопли (хотя кому охота слушать такое?). Поэтому то, что случилось с Джоном и Йоко, потрясло нас, все мы сочувствовали им. Это было досадное происшествие.

В то время обыскивали многих. Этим занимался полицейский — кажется, сержант Пилчард. Он ненавидел хиппи, употребляющих наркотики: 'Ну, я им покажу!' Поэтому он обыскивал их дома при всяком удобном случае. Да, это было незаконно, но он имел право так поступать, обвинить его было невозможно. Идея заключалась в 'умерщвлении бабочки в коконе' (так сказал Риз-Могг о 'Стоунз' в 1967 году).

Почти все мы знали, что употреблять коноплю не так уж вредно. Мы вовсе не пропагандировали ее, не обращали в свою веру миллионы, но мы не верили в ту чушь, которую о ней говорили.