Филиппины».

Это была неудачная поездка, однако, когда мы узнали, как поступали со своим народом Маркос и Имельда и как они его грабили, мы порадовались тому, как повели себя. Отлично! Наверное, мы были единственными, кто осмелился нанести такое оскорбление Маркосу. Но политический смысл нашего поступка мы поняли только много лет спустя'.

Ринго: «Мы опасались, что нас посадят в тюрьму, потому что там царила диктатура, а не демократия. При диктатуре человек лишается всех прав, кем бы он ни был. Мы не собирались выходить из самолета. Нашим спутникам наконец разрешили вернуться на борт. Это был мой первый и последний приезд в Манилу».

Нил Аспиналл: «Уверен, этот случай заставил группу всерьез задуматься о перспективах на гастрольные поездки. Возможно, он стал для ребят последней каплей».

Джордж Мартин: 'Когда они покинули Филиппины, они заявили: «Хватит с нас. Решено». Они объявили Брайану, что больше не станут ездить в турне. Брайан ответил: «К сожалению, ребята, у нас назначено выступление на стадионе „Шей“. Если мы отменим его, вы потеряете миллион долларов…» Они ужаснулись и все-таки выступили на стадионе «Шей».

Джон: «Ни один самолет, на борту которого нахожусь я, никогда не пролетит над территорией Филипинн. Я отказываюсь даже летать над этой страной. Больше в подобный сумасшедший дом мы ни ногой» (66).

Джордж: 'Еще до начала этого турне я приготовился к тому, что на обратном пути с Филиппин в Лондон я заеду в Индию, — мне давно хотелось побывать там и купить хороший ситар. Я спросил Нила, согласен ли он поехать со мной, потому что мне не хотелось оказаться в Индии в одиночестве. Он согласился, и мы заказали два билета до Дели.

После вылета из Лондона, по мере того как мы отрабатывали концерты в Германии, Японии и Филиппинах, остальные один за другим стали заявлять: 'Пожалуй, я тоже поеду с вами'. Но после того, что случилось с нами на Филиппинах, они передумали. Они не желали лететь еще в одну незнакомую им страну — они хотели домой.

По правде говоря, мне и самому расхотелось лететь в Индию, я был склонен тоже вернуться домой. Но я все-таки решил съездить в Дели. 'Все будет в порядке, — уверял я себя, — в Индии 'Битлз' наверняка не знают. Мы скроемся в этой чудесной древней стране, и там нас никто не потревожит'.

Остальные твердили: 'Тогда до встречи! Мы летим прямо домой'. Но тут к нам подошла стюардесса и объяснила: 'К сожалению, вам придется выйти. Авиакомпания продала ваши билеты до Лондона', — и выпроводила их из самолета.

Так мы улетели все вместе. Мы прибыли в Индию ночью, и, пока ждали наш багаж, я испытал величайшее разочарование, но в то же время и осознал, как велика слава 'Битлз', потому что видел за проволочной оградой множество смуглых лиц, толпа скандировала: 'Битлз'! 'Битлз'!' — и следовала за нами.

Мы сели в машину и уехали, а поклонники помчались за нами на мотороллерах, а сикхи в тюрбанах повторяли: 'О, 'Битльз', 'Битльз'!' Я смотрел на все это и думал: 'О, нет! У лис есть норы, у птиц гнезда, а 'Битлз' негде даже спрятаться'.

Дели вызывает удивительные чувства. Уверен, их испытали многие побывавшие там. В Нью-Дели, в кварталах, построенных англичанами, не найти узких улочек: мы катили по широким проспектам с двухрядным движением и прекрасными развязками.

Поразительно, какой это многолюдный город. Возле перекрестков сотни человек сидели в тени, многие на корточках, группами, в том числе и старики с трубками. Толпы людей были повсюду. Я думал: 'Господи, что происходит?' Казалось, здесь разыгрывается какой-то суперкубок или случилось стихийное бедствие. Всюду бурлили толпы. Только потом я понял, в чем дело, — просто там живет так много народу.

На следующий день я купил ситар. Продавец принес инструменты в номер — опять-таки выйти куда- нибудь было нелегко. Я купил ситар у человека по имени Рики Рам, его магазин в Дели существует до сих пор.

Мы расселись по машинам и проехались по Дели, чтобы посмотреть, как выглядит город. Мы были чрезвычайно разочарованы. Нас возили на огромных старых 'кадиллаках' конца пятидесятых годов, и вот мы приехали в какую-то деревушку и вышли из машин. У всех нас были камеры 'никон', в тот раз я впервые столкнулся с нищетой. Детишки, облепленные мухами, обступили нас, прося денег: 'Бакшиш! Бакшиш!' Наши камеры стоили больше, чем все жители деревни смогли бы заработать за всю жизнь. Было странно видеть такое сочетание: 'кадиллаки' и нищета'.

Ринго: 'Так мы впервые побывали в Индии, и это было интересно, неудачным оказался только тот день, когда ребята из Британской авиакомпании повезли нас смотреть, как верблюды перекачивают воду: они ходили по кругу, приводя в действие водяной насос. Узнать сотрудников Британской авиакомпании в Дели было легко — они носили галстуки, даже когда температура достигала трехсот градусов в тени. Один из них решил, что будет забавно запрыгнуть на спину бедному животному, бредущему по кругу, — наверное, верблюд в жизни не видел ничего, кроме упряжи и этого насоса. Это была глупая выходка, и мы все немного попеняли этому парню.

А потом мы пошли за покупками, и этот поход стал одним из самых ярких воспоминаний о том приезде в Индию. Нам предлагали большие вещи из слоновой кости, но мы думали, что они стоят слишком дорого, — к примеру, огромные шахматные фигуры, которые теперь были бы антиквариатом и стоили бы целое состояние. Но я рад, что мы их не купили, — даже в те дни мы не желали покупать вещи из слоновой кости'.

Джон: «Христианство не вечно. Оно придет в упадок и исчезнет. Мне незачем спорить об этом — я прав и знаю, что будущее это докажет. Сейчас мы популярнее Христа. Я не знаю, что умрет раньше — рок-н-ролл или христианство. Учение Христа само по себе замечательно, но его апостолы не отличались большим умом. Это они извратили учение Христа и дискредитировали его в моих глазах» (66).

Джордж: «Почему об этом нельзя говорить в открытую? К чему столько болтовни о богохульстве? Если христианство и вправду настолько хорошая религия, споры и обсуждения ей не повредят» [март 1966 года].

Пол: 'Джон был довольно близко знаком с Морин Клив из лондонской «Evening Standard». Нас тянуло ко всем журналистам, хоть немного возвышающимся над средним уровнем, поскольку с ними можно было разговаривать. Мы вовсе не считали себя тупыми звездами рок-н-ролла. Мы интересовались и другими вещами, нас считали выразителями интересов молодежи. Вместе с Морин Клив Джон написал статью о религии, говоря о том, что мы остро ощущали: англиканская церковь, с нашей точки зрения, со временем пришла в упадок. Сами священники жаловались на малочисленность прихожан.

Разговаривать с Морин было интересно и легко. Она взяла интервью у каждого из нас. В своем интервью Джон заговорил о религии, потому что этот вопрос интересовал нас всех, хотя мы не были набожными людьми.

Мы часто видели на наших концертах католических священников и вели за кулисами долгие споры о богатстве церкви в сравнении с нищетой мира. Мы говорили: 'Музыка в стиле госпел привлекла бы верующих. Церкви надо оставаться живой, незачем распевать в ней избитые старые гимны. Их уже все слышали, больше они никого не трогают'.

Мы считали, что церкви следует быть демократичнее. Мы выступали в поддержку церкви, ничего дьявольского или богохульного не было в точке зрения, которую излагал Джон. Если прочтете всю статью, вы поймете, что он пытался объяснить, во что мы верили: 'Не понимаю, что стряслось с церковью. Сейчас 'Битлз' превзошли по популярности Иисуса Христа. Иисуса слишком мало прославляют, надо делать это активнее'. Однако он допустил ошибку, дал себе волю, потому что с Морин мы были хорошо знакомы и могли быть с ней откровенными. Может быть, это было ошибкой? Не знаю. В то время — да. Но в дальнейшем это не стало быть таковым'.

Джон: «Услышав плохое пророчество, люди обычно кидают камни в пророка, не желая внимать дурным предзнаменованиям. Так обстоит дело в христианстве, магометанстве, буддизме, конфуцианстве, марксизме, маоизме — везде и всегда. Внимание обращают на самого человека, а не на его слова» (80).