— Я проверю, что в салонах, потом приду и помогу вам. Мы сделаем это вместе, и все будет нормально. Их больше нет.

— Больше нет… — тупо повторил пилот.

Только бы не скатился в шок. Тогда — точно… земли нажремся.

— Идите на свое место! Быстро!

Они оба прошли в кабину, первый пилот не сел — а рухнул в свое кресло, не пристегнувшись. Хорошо, что он включил автопилот, иначе бы…

Соседнее кресло было занято, Гольц решил, что труп в кабине — не лучшее соседство для пилота, сажающего переполненный лайнер.

— Я сейчас вернусь. Это он его убил?

— Да… Митька…

— Они мертвы. Все мертвы. Они мертвы, а мы — живы. Пока — живы. Я сейчас приду.

Вытащив убитого пилота из кресла, Гольц повернул голову, чтобы посмотреть, куда поставить ногу, и…

Алия стояла в дверях пилотской кабины. Плотно сжатые губы, дикая ненависть в глазах — и две осколочные гранаты в вытянутых, подрагивающих руках.

У Гольца обе руки были заняты. Автомат был на груди, к груди его прижимало тело пилота. Они стояли и смотрели друг другу в глаза…

— Ла Иллахи Илла Ллаху…[18]

Первый пилот обернулся, недоуменно посмотрел на старшую стюардессу.

— Алия, ты…

Поняв, что происходит, понимая и то, что, скорее всего не успеет — Гольц сильным рывком попытался толкнуть тело мертвого пилота на обезумевшую стюардессу и прыгнуть самому, чтобы сбить ее с ног, или хотя бы накрыть гранаты собой. Но лимит везения, отпущенный ему на сегодня, был безнадежно исчерпан.

Он не успел…

Вертолет появился тогда, когда я уже перестал надеяться. Когда я начал сходить с ума в этом медвежьем углу, окруженном тайгой, куда нет даже дороги. Когда появилась мысль добраться до экипажа очередного вертолета, завозящего сюда припасы и…

И будь что будет.

Вертолет я узнал сразу — Сикорский-89 «Салон», антрацитно-черный, с золотистым двуглавым орлом на фюзеляже. Понятно, кого он должен был возить — но я не хотел заранее знать, кого он привез. Задернув штору, я начал готовиться…

Это был Цесаревич. Мой старый друг по детским играм, с которым мы вместе отдыхали летом, кадрили первых дам и дрались с хулиганами. Но я едва узнал его.

— Ты мне нужен… — то было первое, что он сказал мне, когда переступил порог моих комфортабельных апартаментов.

— Что произошло? — не обращая внимания на сказанное, спросил я.

— Посуда есть? — вопросом на вопрос ответил Цесаревич.

Я открыл шкафчик, достал два пластиковых стакана.

— Извини, только такая. Фарфора тоже нет.

Николай достал из внутреннего кармана своего старого, еще времен десанта кителя плоский шкалик Смирновской, разбулькал ее по стаканам. Один молча протянул мне.

Выпили — не чокаясь, я уже понял, что чокаться не стоит, что пьем за погибших. Осталось понять — за кого.

— Что? — спросил я.

— Отца больше нет — глухим, надтреснутым голосом ответил Николай, теперь уже Николай Третий, Самодержец Российский.

Ну и что тут сказать? А ничего и не надо говорить. Нет для этого слов. И утешения — тоже лишние. Утешения нужны дамам. Не русским офицерам.

— Как?

— В Варшаве. Самолет потерпел катастрофу при заходе на посадку. В стране мятеж.

— Опять?

— Да.

Вот это — дела… Поверить сложно.

— Что на Востоке?

— Все хуже и хуже. Уже десятки тысяч убитых. Смертники подрываются каждый день. Ситуация выходит из-под контроля. Штанников застрелился.

— Застрелился или застрелили? — уточнил я.

— Застрелился. Из-за этого мы остались с разведкой, работающей наполовину, причем в самый тяжелый момент. Как думаешь — он был предателем?

Я подумал.

— Нет. Скорее всего — нет. Его просто переиграли. Заставили играть по чужой партитуре. Это — британцы.

Цесаревич кивнул, мне показалось, что он меня не слушает.

— Что еще?

Николай помедлил, но потом все-таки ответил.

— Два самолета. Один взорвался над Москвой. Второй потерпел катастрофу на подлете к атомной электростанции под Петербургом.

— Дестабилизация — кивнул я, уже ничему не удивляясь — что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты возглавил военную разведку. Больше мне доверять некому.

Я покачал головой.

— Это будет ошибкой, какую мы в такое время позволить себе не можем. Нарушится преемственность. Половина офицеров ГРУ я уверен, считают меня предателем…

— Какое мне дело до того кем они тебя считают!? — вспылил Николай, но я поднял руку, прося дослушать до конца.

— Эти люди должны сейчас работать с полной отдачей. В это время мы не может себе позволить громить разведку, меняя весь персонал. Нужно обеспечить преемственность, разбираться будет потом. Пусть разведку возглавит кто-то из товарищей Штанникова, он лучше во всем этом разберется. И не забывай, что я действующий контр-адмирал флота. Для тех, кто работает в ГРУ, назначение контр-адмирала флота на должность директора будет воспринято как пощечина. Ты же помнишь, какие драки были между сухопутчиками и морскими, сами и дрались. В комендатурах места не хватало для всех задержанных!

Николай помедлил, но потом кивнул, признавая мою правоту.

— Что происходит? Мне сказали, что ты предупреждал о катастрофе.

— Что происходит… Поздно но все таки. Принц Хусейн не был британским агентом. Он не имел никакого отношения к делишкам своего отца, с его контактами с заговорщиками, с радикальными шиитами, с отрядами Хезбалла, со смертниками. Он был националистом — но с ним можно было иметь дело. Когда мы устранили его — шиитский фактор полностью вышел из-под контроля.

Николай снова кивнул.

— Почему они убили моего отца?

— Я так полагаю — все это звенья одной цепи. Все не случайно. Это — британцы, они играют игру и