Я страдала от их бесчувственности и раньше, но она никогда не бесила меня так, как теперь, ведь их злоба была направлена против Альберта.

Узнав, что тори поддержали герцогов, я пришла в ярость. Как я ненавидела сэра Роберта Пиля, притворявшегося таким добродетельным и при этом постоянно интриговавшего против меня. Когда его поддержал герцог Веллингтон, я заявила, что впредь не желаю видеть его.

Дядя Леопольд, достигнув желанной цели, советовал мне теперь, что делать. Альберт должен стать пэром, писал он.

Когда я показала это письмо лорду Мельбурну, он сказал, что парламент никогда не согласится. Они боялись, что, будучи членом палаты лордов, он станет вмешиваться в управление страной. Они не забывают, что он немец.

Я знала, что они этого не забывают. В газетах его частенько называли «немецкий князек». Я сказала лорду Мельбурну:

— Они считают, что только англичане хороши.

— Обычная черта любой нации, — отвечал он.

— Они говорят, что в королевской семье и так слишком много немцев.

— Их было порядочно со времени Георга I[37].

— А кто им нужен? Стюарты? Я не помню, чтобы они принесли стране большие блага. Из-за одного из них вспыхнула гражданская война[38]. Этого они хотят?

— Народы никогда не довольствуются тем, что имеют. Они с ностальгией смотрят в прошлое, потому что оно слишком далеко, чтобы ясно его видеть.

— Я бы хотела, чтобы они были более здравомыслящими.

— Всем нам следует быть такими.

— Альберт достоин высочайшего ранга. Я брошу им всем вызов, дав ему титул короля-супруга.

— Этого не может быть, — спокойно сказал лорд Мельбурн, — парламент не делает королей.

— А почему нет? — возразила я. — Раз Альберт муж королевы, почему ему не стать королем?

— Нет, мэм, он — принц и не может быть никем другим. Если позволить парламенту создавать королей, вам не придется удивляться, если они решат их упразднить.

— Как поступили французы. А как насчет Карла I?

— Ваше величество не должны думать о революциях я гражданских войнах. Нам они здесь не нужны. Но не может быть и речи, чтобы принц Альберт стал королем-супругом.

— Он не может быть пэром! Он не может быть королем! Кем же он может быть?

— Он будет мужем королевы, мэм.

Я заговорила о его содержании. Лорд Мельбурн сказал, что супругу королевы положено 50 000 в год, и он будет просить парламент утвердить эту сумму. Я несколько смягчилась, так как знала, что Альберт небогат. Его доход был только 2500 фунтов в год, так что 50 000 будет для него целым богатством.

Лорд Мельбурн напомнил мне, что 50 000 было выделено мужу королевы Анны, Георгу Датскому и Вильгельму Оранскому, супругу королевы Мэри, но Вильгельм Оранский, конечно, был сам королем[39]. Мне и в голову не приходило, что Альберт не получит той же суммы. Лорд Мельбурн явился ко мне в пониженном настроении.

— Я сожалею сообщить вашему величеству, что парламент отказался утвердить 50 000. Они согласились только на 30 000.

— Это чудовищно! — воскликнула я.

— Увы, против предложения правительства было на сто четыре голоса больше.

— 30 000, когда этот болван, муж королевы Анны, получал 50 000! Как они могли быть настолько глупы? Какой толк был стране от Георга Датского? А милый, умный Альберт… Как вы могли это допустить? Ведь вы премьер-министр.

— Ваше величество знает, что премьер-министр не может противиться воле большинства.

— Мы должны настаивать. Лорд Мельбурн покачал головой.

— Это сделано, чтобы оскорбить Альберта… и меня. Как я скажу ему?

— Я полагаю, что, если бы принц Альберт был знаком с обстоятельствами, он бы первым согласился.

— Какие обстоятельства?

— Положение в стране. Мы сейчас далеки от процветания. Безработица растет. Чартисты[40] причиняют много беспокойства, и у них есть сторонники. Нельзя позволить себе тратить большие деньги на — да простит мне ваше величество — обедневших иностранцев, когда народ нуждается.

Я смотрела на него во все глаза. Я знала, что проблемы существовали, но лорд Мельбурн всегда относился к ним легко. А теперь по одному его тону я поняла, что все обстоит хуже, чем я представляла. Тут же я вспомнила бедняка, которому отдала деньги, накопленные мной на большую куклу. Мне всегда хотелось помочь нищим. Я постоянно расстраивалась от мысли, что невозможно помочь маленьким мальчикам, лазившим в каминные трубы и работавшим в шахтах. Это была тяжелейшая работа, но именно она спасала их от голода.

Все эти размышления отрезвили меня и заставили забыть об отказе тори дать Альберту 50 000 фунтов.

— Да, понимаю, — медленно произнесла я.

Что подумает Альберт, когда узнает о происходящем? Я боялась, что он будет унижен, чего я ни за что на свете не желала. Но я была уверена, что он поймет, почему, собственно, назначена такая сумма его содержания.

Он воспринял все оскорбления стоически и написал мне о своем придворном штате. В это время я начала понимать, какой был у него высокий моральный уровень. Альберт считал, что его двор должен состоять из вигов и тори. Он находил неправильным отдавать преимущество какой-то одной партии. Это была критика в адрес моего двора, состоявшего исключительно из вигов. Кроме этого, он высказал пожелания, чтобы члены его придворного штата были люди нравственные.

Когда я изложила все это лорду Мельбурну, он иронически улыбнулся, но был абсолютно тверд.

— Не может быть двух дворов, состоящих из людей различной политической ориентации, — сказал он. — Ваше величество видели катастрофические последствия этого при вашем собственном дворе — и вашей матушки. Я согласилась.

— Значит, должен быть один двор, и я не думаю, чтобы ваше величество пожелали составить его из тори.

— Я этого не потерплю.

— Вы — королева. Это ваше решение. У принца должен быть его собственный личный секретарь, но пока что мы с ним можем поделиться. Джордж Энсон очень достойный человек.

— Очень любезно с вашей стороны. Я сразу же напишу Альберту.

Альберт тут же отозвался. Ему не понравилась идея делить секретаря с премьер-министром. И было еще одно обстоятельство. Ему было известно, что Джордж Энсон танцевал до полуночи. Альберт находил, что это очень легкомысленное времяпрепровождение для человека, занимающего такой важный пост.

Мне это не понравилось. Видимо, Альберт иногда забывал, что я — королева и тоже люблю танцевать до полуночи, хотя мой пост и поважнее, чем секретарский. Он должен наконец понять, что я знаю свою страну и своих подданных лучше, чем он. Бесполезно рассуждать о лояльности по отношению к обеим партиям и допускать во дворец ненавистных тори. Он не знал, насколько они ужасны.

Дядя Леопольд был оскорблен, узнав, что Альберт не стал пэром и что парламент выделил ему только 30 000. Меня все это стало раздражать, и я написала Альберту, объяснив ему, что его предложения по поводу джентльменов его свиты просто невозможны. Он должен положиться на меня, что я выберу для него людей, занимающих достаточно высокое положение и с прекрасной репутацией. Я добавила, что получила недовольное письмо от дяди Леопольда. Он огорчен, что я не следовала его советам. «Наш милый дядя, — писала я, — склонен думать, что может всем распоряжаться». Очень мягко, но я хотела дать понять Альберту, что, хотя и любила и уважала его, я была королева и он, милый, добрый и умный, не должен этого забывать.

Я обнаружила, что у Альберта, несмотря на его внешнюю мягкость, была твердая воля. Его очень