— Госпожа послала меня сказать вам, сударь, чтобы вы меньше пили и пораньше шли домой, — прошептала горничная, незаметно подкравшись к Симэню. — Госпожа собирается отправить хозяина к певицам и хотела бы поговорить с вами вечерком.
Симэнь Цин пришел в неописуемый восторг. Вернувшись к столу, он потихоньку спрятал вино за пазуху. Певицы подносили ему чарки, но он притворился пьяным и отказывался. Приближалась первая стража. Пинъэр опять встала за ширмой и поглядела на пирующих.
На почетном месте восседал Симэнь Цин и для виду клевал носом. Ин Боцзюэ и Се Сида, вдоволь наевшись и изрядно выпив, застыли как сало, поэтому когда Чжу Жинянь и Сунь Молчун стали откланиваться, они даже глазом не повели, будто их прибили к стульям, и не думали уходить. Ли Пинъэр стала нервничать. Поднялся и Симэнь, но его все время удерживал Хуа Цзысюй.
— Брат, ну почему ты уходишь? — спрашивал он. — Или чем не угодил?
— Я пьян. Не могу больше, — оправдывался Симэнь.
Он нарочно зашатался из стороны в сторону, и слуги, подхватив его под руки, повели домой.
— И что с ним такое сталось? — недоумевал Ин Боцзюэ. — От вина отказывается. Выпил всего ничего и уж захмелел. Чтобы успокоить хозяина и не ставить в неудобное положение певиц, предлагаю: давайте возьмем большую чашу, и пусть обойдет она полсотни кругов, а потом разойдемся.
— Вот бесстыжий арестант! — услыхав такие речи Боцзюэ, не переставая ворчала за ширмой Пинъэр.
Она дала знак слуге Тяньси, чтобы тот позвал Хуа Цзысюя.
— Если хочешь с ними пить, то ступай сейчас же к певицам, — заявила мужу Пинъэр. — Терпенье мое лопнуло. Хватит с меня этих истошных криков! И так за полночь — сколько масла выжгли!
— Но тогда не ругайся, что я всю ночь не приду.
— Ладно, ступай! Не буду ругаться.
Хуа Цзысюю только того и надо было. Он бросился к гостям и выложил им желание Пинъэр.
— Пошли к певицам! — воскликнул он.
— Нечего нас обманывать! — возразил Боцзюэ. — Неужели невестка [243] так и сказала?! Поди, как следует спроси, тогда и пойдем.
— Так и сказала! Велела завтра приходить.
— Ну и прекрасно! — вставил Се Сида. — Брат Ин хочет самого себя перехитрить. Ведь брат Хуа только что испросил разрешения супруги. Значит, можно идти со спокойной душой.
И друзья вместе с певицами, сопровождаемые слугами Тяньфу и Тяньси, направились в Крайнюю аллею к У Иньэр.
Пробили вторую ночную стражу. У Иньэр спала. Когда послышался стук, она встала и со свечой в руке пригласила входить.
— Мы у твоего приятеля любовались хризантемами, — пояснил Боцзюэ, — но не успели до стола добраться, как он нас к тебе повел. Так что ставь вино.
Не будем говорить, как они пировали у певицы, а расскажем о Симэнь Цине.
Симэнь прикинулся пьяным и отбыл домой. Переодевшись у Пань Цзиньлянь, он, предвкушая приглашение Пинъэр, поторопился в сад. Наконец он услышал, как запирают ворота и загоняют собаку. Вскоре над стеной появился едва заметный в темноте силуэт Инчунь. Служанка стала нарочно звать кота, а сама дала знак ожидавшему в беседке Симэню. Тот поставил на стол скамейку, забрался на нее и осторожно вскарабкался на стену, по ту сторону которой стояла лестница.
С уходом Цзысюя Пинъэр распустила волосы-тучи и встала на террасе. Одета она была просто, но со вкусом. Обрадованная приходу Симэня, она провела его в ярко освещенную спальню, где их ждал ломившийся от яств стол. Из кувшина струился аромат вина.
Пинъэр держала высоко поднятый яшмовый кубок. Когда Инчунь наполнила его вином, хозяйка низко поклонилась гостю и сказала:
— Премного вам благодарна за все, сударь. Вы были так щедры в изъявлении любезности, что я чувствую себя крайне неловко перед вами. Вот и пригласила вас на чарку вина, чтобы хоть чем-то отблагодарить за все ваши хлопоты. А тут еще эти бесстыжие — чтоб их сразило небо! — сидят, ни с места. Меня из терпения вывели. Только что их выпроводила к певицам.
— А что если брат Хуа вернется?
— Я наказала до утра не заявляться, — успокоила Симэня хозяйка. — С ними и слуги пошли. Остались только служанки да тетушка Фэн, привратница. Старуха меня вырастила — свой человек. Передние и задние ворота заперты.
Симэнь сильно обрадовался. Они сели рядом и угощали друг друга по очереди из своей чарки. Инчунь разливала вино, а Сючунь подавала кушанья. Видя, что хозяйка и гость уже навеселе, служанки убрали со стола и вышли из спальни, закрыв за собой дверь.
Симэнь Цина и Ли Пинъэр манило на благоухающую постель с коралловым изголовьем и парчовым пологом, и они отдались утехам.
Надобно сказать, что в богатых домах окна тогда делались с двойными рамами. Пинъэр заперла дверь и закрыла обе рамы, так что в комнате горел свет, а снаружи ничего нельзя было увидеть. Служанка Инчунь, которой исполнилось семнадцать, смекнула, к чему идет дело. Подкравшись под окно, она проткнула головной шпилькой оконную бумагу и стала подглядывать, как забавляется ее хозяйка.
Только поглядите:
Да,
Они предавались утехам и не подозревали, что под окном притаилась Инчунь. Служанка все подглядела и подслушала их разговор.
— Сколько цветущих весен ты встречала? — спросил Симэнь.
— Родилась в год барана.[246] Мне двадцать три исполнилось. А твоей жене сколько?
— Она родилась в год дракона. Ей двадцать шесть.
— Значит, на три года старше. Мне все хотелось с ней повидаться и поднести подарки, но я так и не решилась.
— Жена у меня покладистая. Другая бы не дала стольких женщин в доме держать.
— А про твои визиты ко мне она знает? А спросит, что ты ей скажешь?
— Да она у меня из дальних покоев не показывается. Правда, пятая жена, Пань, та в переднем саду в отдельном флигеле живет, но и она в мои дела вмешиваться не станет.
— Сколько же лет госпоже Пятой?
— Она ровесница Старшей.
— Вот и хорошо! Если она не будет против, я назову ее своей сестрой. А тебя попрошу принести мерку ноги Старшей и Пятой. В знак моей признательности я сошью им туфельки.
Ли Пинъэр вынула из пучка две золотых шпильки и дала их Симэню, наказав, чтобы не показывал Цзысюю, когда встретится с ним у певиц.
— Ну конечно, — заверил ее Симэнь.
