Цзиньлянь пошла к себе в спальню и протянула слепому шарлатану украшения для прически. Он принял их и спрятал в рукав.

— Для ворожбы надобен кусок ивы. Я вырежу из него фигурки мужчины и женщины. Напишу на одной ваши знаки, на другой — вашего супруга, потом свяжу их красными шелковыми нитями[236] числом семью семь — сорок девять, покрою глаза мужской фигурки лоскутом красного шелка, набью сердце полынью[237] и проткну руки иглами, оклею смолою ноги. Вы тайком положите фигурки под подушку. Потом киноварью напишу талисман и предам огню, а вы незаметно подсыпьте пепел мужу в чай. Выпьет он этот чай, ляжет на ту подушку и не пройдет трех дней, как проявится сама собой сила ворожбы.

— Что же все это значит, наставник, позвольте узнать, — спросила Цзиньлянь.

— А вот что, — начал слепой пройдоха. — С покрытыми глазами супругу вы покажетесь красавицей Си Ши.[238] С полынью в сердце он обратит на вас всю свою любовь, с иглами в руках он пальцем не шевельнет, даже если вы его и прогневаете, а то и на колени перед вами опустится. Со склеенными ногами не будет больше ходить куда не следует.

Восторг охватил Цзиньлянь, когда она услышала такие объяснения. Потом воскурили благовонные свечи и сожгли бумажную лошадь. На другой день старая Лю прислала Цзиньлянь наговоренной воды и талисманы и все было исполнено как полагается. Сожженный талисман Цзиньлянь подсыпала в чай, а когда Симэнь попросил пить, она кликнула Чуньмэй, и та подала его хозяину. Вечером он остался у Цзиньлянь. Они, как и прежде, резвились, словно рыбки в воде.

Послушай, дорогой читатель! Будь ты беден или богат, все равно ни в коем случае не привечай ни буддийских, ни даосских монахов и монахинь, кормилиц и сводень. Чего они только не вытворяют за спиной у тебя!

Не зря в старину говорили:

Если вы хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Так вот. Однажды, было это четырнадцатого в шестой луне, Симэнь Цин направился к У Юэнян.

— Пока ты уходил, от соседа Хуа приглашение принесли, — сказала она. — Как вернется, говорю, так придет.

Симэнь заглянул в визитную карточку. Там было написано: «Приходи сегодня в полдень к У Иньэр, поговорим. Только прошу прежде зайти за мной. Обязательно».

Симэнь приоделся как полагается, велел оседлать лучшего коня и в сопровождении двоих слуг отправился первым делом к Хуа Цзысюю, но того не оказалось дома.

Стояло лето. Его жена, Ли Пинъэр, носила стянутый серебряными нитями пучок волос и золотые аметистовые серьги. На ней была застегнутая спереди коричневая шелковая кофта и белая, отделанная бахромой, легкая юбка, из-под которой выглядывали красные фениксы-туфельки с изящными острыми- преострыми носками.

Пинъэр стояла у самого порога, ведущего во внутренние покои, и обмахивалась продолговатым, из зеленого шелка, веером, когда ничего не подозревающий Симэнь открыл дверь и чуть было не натолкнулся на нее.

Ли Пинъэр уже давно была у него на примете, хотя он виделся с нею всего раз, в поместье, и даже разглядеть как следует не успел.

И вот Пинъэр стояла перед ним — блистающая белизной, невысокая и стройная, с похожим на тыквенное семечко овалом лица и тонкими изогнутыми бровями. Все души [240] Симэня, как говорится, улетели в поднебесье. Завороженный ее красотой, Симэнь тотчас же отвесил низкий поклон. Она ответила на его приветствие и торопливо удалилась в задние покои, приказав горничной Сючунь, недавно достигшей совершеннолетия, пригласить соседа в гостиную. Сама же она встала около двери, так что была видна лишь половина ее очаровательного личика.

— Присядьте, сударь, — сказала она. — Хозяин вышел и вот-вот вернется.

Горничная подала Симэню чашку чаю.

— Муж пригласил вас на угощение, — продолжала она, — и я прошу вас, будьте так добры, уговорите его пораньше прийти домой. Ведь он берет и слуг, и мне придется оставаться дома только с двумя горничными.

— Не извольте беспокоиться, сударыня, — заверил ее Симэнь. — Дом — наша главная забота. Непременно выполню ваш наказ. Вместе пойдем, вместе и вернемся.

Тем временем прибыл Хуа Цзысюй. Пинъэр ушла к себе.

— Мое почтение, брат, — увидев Симэня, раскланивался он. — Непредвиденное дело заставило меня отлучиться. Прости, что не смог встретить как положено.

Гость и хозяин заняли положенные места. Слуга подал чай.

— Ступай скажи госпоже, чтобы приготовили закуски. Мы с господином Симэнем осушим по чарочке и пойдем, — после чаю приказал слуге хозяин и, обратившись к гостю, продолжал: — Приглашаю вас к певице У Иньэр. У нее сегодня день рождения.

— Что же вы, любезный брат, меня заранее не уведомили? — заметил Симэнь и тотчас же велел Дайаню принести из дома пять цяней серебром.

— Ну к чему же такое беспокойство? Мне прямо-таки неудобно перед вами, — отозвался Цзысюй.

— Тогда задерживаться не стоит, — решил Симэнь, видя, как слуги накрывают стол. — Там и выпьем.

— Мы засиживаться не будем.

Тут же появились блюда и чашки, полные яств из куриных лапок и парного мяса. Перед гостем и хозяином стояли высокие, как подсолнухи, серебряные чарки. Они выпили по чарке, отведали лепешек и закусок, а остальное отдали слугам.

Дайань принес серебра, и они сели на коней. Симэнь Цина сопровождали Дайань и Пинъань, а Хуа Цзысюя — Тяньфу и Тяньси. Направились они прямо к мамаше У Четвертой, чей дом находился в Крайней аллее квартала кривых террас.