удержала Пинъэр:

— Где ж ляжешь? Ведь Иньэр у меня. Ступай к другой.

— Как где? — возразил Симэнь. — Подвиньтесь немного, я меж вами и лягу.

— Не говори пошлостей! — Пинъэр бросила на мужа строгий взгляд.

— Ну, где ж мне спать теперь?

— Ступай к сестрице Пятой! — посоветовала Пинъэр. — Там и переночуешь.

Симэнь посидел немного и встал.

— Ладно! Не буду вам мешать. Я пошел.

И он направился прямо к Цзиньлянь. Она смотрела на него, как на посланца самих небес. Она поспешила раздеть его, приготовила чистую постель, опустила над нею расшитый полог и положила изголовье. После чаю они легли, но не о том пойдет речь.

Отправив Симэня, Пинъэр расставила на кане шашки и они с У Иньэр стали играть. Пинъэр велела Инчунь подать чаю, сладостей и подогреть сладкого цзинхуаского вина.

— Иньэр, ты, может, есть хочешь? — спросила она. — А то Инчунь сейчас подаст.

— Нет, матушка, я сыта, — отвечала Иньэр. — Не стоит беспокоить сестрицу.

— Ну ладно! Иньэр есть не хочет, — сказала служанке Пинъэр. — Пирожков с фруктовой начинкой принеси.

Через некоторое время Инчунь расставила на столе четыре блюда закусок: маринованные свиные ножки, соленую курятину, куриные яйца и жареные в масле бобы с трепангами, а также коробку изысканных фруктов и поднос сладких пирожков с фруктовой начинкой. После трех партий в шашки появилось и подогретое вино. Хозяйка и гостья пили из серебряных чарок.

— Сестрица! — кликнула служанку Иньэр. — Подай, пожалуйста, лютню. Я матушке спою.

— Не надо, сестрица! — отговаривала ее Пинъэр. — Ребенок спит. А потом, хозяин услышит, разговоры пойдут… Давай лучше в кости сыграем.

Пинъэр велела Инчунь принести цветную коробку, и они принялись бросать кости и пить штрафные чарки.

— Позови-ка кормилицу, — немного погодя обратилась к служанке Иньэр. — Пусть с нами пропустит чарочку.

— Она с ребенком спит, — отвечала Инчунь.

— И пусть спит! — говорила Пинъэр. — На, отнеси ей вина. Уж очень понятливый малыш растет! Не успеешь от него отойти, сразу просыпается. Представь себе, вот тут как-то уснул он у меня на постели. Сам едва коснулся меня, а он уж глазки открыл. Ну все как есть понимает! Мамка подхватила его и в другую комнату, а он, знай себе, плачет. Ко мне на ручки просится.

— Да, с появлением сына вам с батюшкой и встретиться-то как следует не приходится, — сказала, улыбаясь, Иньэр. — Часто ли к вам батюшка заглядывает?

— Да как сказать — протянула Пинъэр. — Другой раз несколько дней не приходит, а то подряд зачастит… Ребенка-то он навещает постоянно. И все б было ничего, да некоторых в доме это просто бесит. Какими только проклятиями они не награждают и его самого и моего сына! А обо мне уж и говорить не приходится. У меня с мужем такого ничего и нет, а я у них никогда с языка не схожу. Так что лучше бы он совсем не приходил. А то на другой же день пойдут перешептываться, перемигиваться. Только и разговору! Я, дескать, мужа у них отобрала. Вот отчего я его и сегодня выпроводила. Эх, не знаешь ты, Иньэр, нашего дома! Сколько ртов, столько и языков. Ты вот сама была очевидица, как они злились, когда браслет пропал. Как они Старшей наговаривали! Ко мне, мол, золото понес, у меня, мол, в комнате пропало. А оказалось, служанка матушки Второй украла. Хорошо виновника нашли да разобрались, кто виноват, а то заварили бы кашу. Они уж и так на мою служанку с кормилицей обрушились. А старую Фэн до того расстроили, хотела на себя руки наложить. Из дому, говорит, не выйду, покуда браслет не отыщется.

— Не волнуйтесь, матушка! — успокаивала ее Иньэр. — Ради батюшки берегите сына. И матушка Старшая о вас ведь ничего дурного не говорит. Это другие вам завидуют. Конечно, у вас ребенок. Только не обращайте внимания, матушка. А хозяин, когда будет нужно, и сам, думаю, сделает, что полагается.

— Если б не батюшка с матушкой Старшей, сына моего давно бы в живых не было, — сказала Пинъэр.

Так за задушевной беседой и вином просидели они до третьей ночной стражи, потом легли.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Так вот, день был неприсутственный, и Симэнь с утра пошел в переднюю залу. Дайаню было велено отнести госпоже Цяо Пятой и сватьюшке Цяо головки сахару, отборные фрукты и другие яства, за что госпожа Цяо одарила Дайаня двумя платками и тремя цянями серебра, а сватья Цяо — куском темного шелка, но не о том пойдет речь.

Надобно сказать, что, простившись с Симэнем, Ин Боцзюэ поспешил прямо к Хуану Четвертому. Тот заранее приготовил ему десяток лянов.

— Его светлость велели после праздников зайти, — говорил Хуан Четвертый. — Контракт, кажется, будет. Но только на пятьсот лянов. Чего ж нам тогда достанется?!

— А ты сколько бы хотел? — спросил Ин Боцзюэ.

— Вон брат Ли все свое твердит. Давай, говорит, у дворцового смотрителя займем. Те же, мол, пять процентов платить. А того в толк не возьмет, что тут куда барышнее. Раз сам в управе служит, стало быть, на подношения меньше пойдет. Нам бы слитков пятьдесят раздобыть. Договор бы на тысячу лянов составили. Оно и проценты посолиднее.

Ин Боцзюэ, слушая Хуана Четвертого, кивал головой.

— Не волнуйся! — сказал он. — Вы ведь вшестером работаете, да? Так вот. Сколько ж я буду иметь,