Надобно сказать, что, возвращаясь из управы, Симэнь раздевался обычно в передней. Шутун складывал его одежды и убирал в кабинет. Хозяин не снимал лишь чиновничьей шапки, в которой и удалялся в дальние покои, а по утрам в кабинет за одеждой посылал служанку. Теперь примыкавший к зале западный флигель приспособили ему под кабинет: поставили экраны, ширмы, кровать, столики и стулья. На большом столе разместились тушечница, кисти и книги. Шутун спал у кровати на сундуке с книгами.

Слуга либо спешил пораньше, до прихода хозяина, убрать кабинет, либо, когда тот ночевал в кабинете, утром посылал служанку за одеждой.

Расторопный и смышленый малый, Шутун скоро перезнакомился со всеми служанками и не упускал случая поболтать с ними и позубоскалить. За разговорами да шуточками он особенно привязался к хозяйкиной горничной Юйсяо.

И надо ж было тому случиться! Как-то утром Шутун зажег благовония, сел у окна перед зеркалом, чтобы завязать красной лентой волосы, и тут в кабинет неожиданно вошла Юйсяо.

— Ишь ты, арестант! — завидев слугу, проговорила она. — Все себе брови подводишь, да ресницы красишь, а батюшка уж завтрак кончает, вот-вот придет.

Шутун не обращал на нее внимания и продолжал заниматься прической.

— Куда ты батюшкины одежды убрал? — спросила Юйсяо.

— Там, в головах у кровати лежат.

— Да не эти. Батюшка велел принести белое нижнее платье[459] и темный шелковый халат с золотыми регалиями и круглым воротником.

— Возьми в шкафу, — отвечал Шутун. — Только вчера убрал, сегодня опять подавай.

Юйсяо, не взяв одежды, подошла к нему вплотную и стала глядеть, как он завязывает волосы.

— Ну и чудной ты! — заметила она, шутя. — Ленту красную нацепил, букли выпустил, как старуха.

Юйсяо обратила внимание на его обшитую кисеей белую полотняную рубашку с двумя подвешенными на шнурках кисейными мешочками для благовоний — розовым и зеленым.

— Дай мне этот розовый, — попросила она.

— Любимую вещь просишь, — отвечал Шутун.

— Но парню розовый не к лицу, — пояснила Юйсяо. — Он больше мне подойдет.

— Погоди… — протянул Шутун. — А парень тебе не подойдет?

Юйсяо игриво ущипнула его за руку и сказала:

— Ах ты, арестант! Бахвалишься, будто на базаре всучиваешь картинки с богами — хранителями дверей? Подумаешь, драгоценность какая!

И без лишних объяснений она схватила, порвав шнурки, оба мешочка и сунула в рукав.

— Какая ж ты настырная! — упрекнул ее Шутун. — Гляди, даже пояс оборвала.

Юйсяо в шутку ударила Шутуна, который уже стал выходить из себя.

— Брось дразнить, сестра! — огрызнулся он. — Дай сделать прическу.

— Я вот что хочу тебя спросить, — продолжала разговор Юйсяо. — Не слыхал, куда нынче батюшка собирается?

— На проводы уездного архивариуса Хуа идет, — отвечал Шутун. — У его превосходительства Сюэ прощальный пир устраивают. Возвратится, самое раннее, после обеда. Потом батюшка, кажется, хотел с дядей Ином отнести серебро богачу Цяо. Батюшка дом у него покупает. Там тоже, наверно, без угощения не отпустят.

— Тогда никуда не ходи, меня обожди, — сказала Юйсяо. — Мне с тобой поговорить надо.

— Ладно, — согласился Шутун.

Договорившись о свидании, Юйсяо поспешно подхватила одежды и удалилась в дальние покои.

Немного погодя появился Симэнь и кликнул Шутуна:

— Никуда не отлучайся! Напишешь двенадцать приглашений местной знати по случаю месяца со дня рождения Гуаньгэ и запечатаешь в красные конверты.

Симэнь позвал Лайсина и наказал ему закупить продукты, накрыть столы и приготовить все как полагается к приему именитых гостей. Дайань с двумя солдатами должны были разнести приглашения и позвать певичек. Циньтуна оставили прислуживать гостям.

Отдав распоряжения, Симэнь отбыл верхом на проводы, а Юэнян с остальными женами принимали прибывавших на пир. Гостьи собрались сперва в крытой галерее, где пили чай, а потом проследовали в большую залу, где стоял экран, на котором красовался павлин, лежали тюфяки, расшитые лотосами. Посередине залы располагался пиршественный стол. Четыре певицы музыкой и пением услаждали пировавших.

Симэнь в самом деле возвратился только после обеда. У него тоже был накрыт стол. Он пригласил к себе Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Они захватили с собой семьсот лянов и пошли напротив, к богачу Цяо, оформить покупку дома.

Женщины продолжали пировать, когда Юйсяо, прихватив серебряный кувшин вина, четыре груши и апельсин, юркнула во флигель, желая угостить Шутуна. Слуги во флигеле не было, и Юйсяо, опасаясь, как бы ее не заметили, оставила кувшин и вышла.

Как на грех, прислуживавший гостьям Циньтун углядел, как в кабинет прошмыгнула Юйсяо и на некоторое время там задержалась. Циньтун решил, что Шутун у себя, и бросился во флигель. Однако Шутуна там не оказалось. Под кроватью же стоял кувшин подогретого вина и фрукты. Циньтун поспешно спрятал фрукты в рукав, кувшин — под одежду и пошел прямо к Ли Пинъэр. Инчунь находилась при хозяйке на пиру, и в комнате с Гуаньгэ оставались кормилица Жуи и Сючунь.

— А где же сестрица? — спросил вошедший Циньтун.

— Она на пиру, матушке прислуживает, — отвечала Сючунь. — А зачем она тебе?

— Да я вот кое-что принес, хотел попросить ее спрятать.

— Что же именно? — поинтересовалась Сючунь.

Циньтун мялся. Между тем Инчунь внесла блюдо жареной гусятины и тарелку посыпанных сладкой пудрой пирожков-розочек с фруктовой начинкой и стала угощать кормилицу.

— Ах ты, арестант! — заметив Циньтуна, воскликнула Инчунь. — Что ты ухмыляешься? Почему в зале не помогаешь?

Циньтун извлек из-под полы кувшин и попросил:

— Будь добра, спрячь куда-нибудь.

— Да ведь в нем гостьям вино подогревать надо, — отвечала Инчунь. — Зачем же ты его взял?

— Не спрашивай! Шутун с Юйсяо спутался, вот она ему в кабинет кувшин вина и принесла, а еще апельсины и груши. Она его угощать собирается, а я их разыграю. Спрячь, сестрица, как следует, а придут искать — не давай, ладно? И мне-таки кое-что перепадет. — Циньтун показал Инчунь апельсин и груши и продолжал: — Я вино больше подогревать не буду. Мне пора собираться. Нынче моя очередь на Львиной ночевать.

— А если заметят пропажу, подымут шум? Тебе же тогда и достанется.

— Но я тут ни при чем! Не я ж кувшин стащил! Кто крадет, тот пусть и дрожит.

Сказав это, торжествующий Циньтун вышел, а Инчунь унесла кувшин во внутреннюю комнату и поставила на стол, но не об этом пойдет речь.

Под вечер пирующие разошлись. Когда стали убирать посуду, недосчитались кувшина. Юйсяо бросилась в кабинет, но его там не было и в помине. Еще одна пропажа! Юйсяо спросила Шутуна.

— Я уходил по делам и ничего не знаю, — отвечал слуга.

Юйсяо всполошилась и начала приставать к Сяоюй.

— Вот взбалмошная потаскуха! — ругалась на нее Сяоюй. — Я чай подавала, а ты с кувшином была, ты же сама вино разливала, чего ж на меня-то сваливать?

Обыскали всюду, но кувшина не нашли. Когда пришла Ли Пинъэр, Инчунь — так, мол, и так — поведала хозяйке о Циньтуне: заходил Циньтун с кувшином и велел мне спрятать.

— Ах он, арестантское отродье! — воскликнула Пинъэр. — Для чего он сюда с кувшином приходил? А в дальних покоях целый переполох поднялся. Юйсяо сваливает на Сяоюй, Сяоюй — на Юйсяо, а та плачет, клянется, не брала. Ступай, отнеси быстрее, а то и тебе попадет.

Инчунь достала кувшин и понесла в дальние покои. Повздорившие служанки между тем направились к Юэнян.