Между тем стоял палящий летний зной. Чтобы укрыться от невыносимой жары и полюбоваться лотосами, все домашние Симэня собрались в зале Красот природы, который примыкал к крытой галерее. У Юэнян и Симэнь Цин восседали на почетных местах. По обеим сторонам от них, пониже, расположились остальные жены и дочь, Симэнь Старшая. Сбоку играли и пели домашние певицы — Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян.

Только поглядите, что это был за пир!

В вазонах травы нежно зеленели, в вазах благоухали алые цветы. Колыхался хрусталь на прозрачном шелку занавесок, на перламутре экрана красовался величавый павлин. Ломились подносы под вяленым мясом цилиня.[448] Дарили улыбки прелестницы, поднося пирующим чарки. В них багровым закатом горело вино. Подавались и сочные персики прямо со льда. Высоко вздымалась кубков яшма-бирюза. Потом появилось жаркое и деликатесы. Вкушали свежие, только что с ветки плоды. Слух услаждали арии, пели струны, свирели. Под мелодию дивную, чистую певуньи в танце поплыли двумя рядами, сверкая шелками и жемчугами горя. Кастаньеты алой слоновой кости им отбивали такт. Отливали юбки танцовщиц — расшитая парча. За вином в беспечном веселье мчались дни и луны, в гуляньях и пирах казался целый свет хмельным.

Среди пирующих не оказалось Ли Пинъэр.

— Что там делает твоя госпожа? — спросила Юэнян у Сючунь. — Почему ее нет?

— Матушке нездоровится, — отвечала Сючунь. — На живот жалуется. Полежит немного и придет.

— Ступай позови ее, — наказала Юэнян. — Чего она будет лежать! Пусть послушает, как поют.

— А в чем дело? — спросил хозяйку Симэнь.

— Да у сестрицы Ли живот вдруг заболел. Лежит, говорят. Я за ней служанку послала. — Юэнян обернулась к Юйлоу: — Сестрице Ли время приходит. Не стронула ли живот?

— Да рано ей еще, — заверила хозяйку Цзиньлянь. — В восьмой луне разве что будет.

— Если рано, так велите позвать, — заключил Симэнь. — Пусть наших певиц послушает.

Вскоре появилась Пинъэр.

— Может, ты простудилась? — спросила ее Юэнян. — Пропусти чарочку горячего вина — легче будет.

Наполнили кубки, и Симэнь велел певицам исполнить «Всех пугает летняя жара». Чуньмэй и остальные девушки, подправив колки, настроили инструменты и запели. В обрамлении алых губ засверкали белизною их жемчужины-зубы.

Пинъэр то и дело морщила брови и, не дождавшись конца песни, ушла к себе. Юэнян дослушала певиц и, беспокоясь за Пинъэр, велела Сяоюй заглянуть к ней в спальню.

— У матушки резь в животе, на кан прилегла, — доложила, возвратясь, Сяоюй.

— Говорю, ей время пришло, — обронила встревоженная Юэнян, — а сестрица Пань все твердит: рано да рано. Надо поскорей отправить слугу за повивальной бабкой.

Симэнь наказал Лайаню стремглав сбегать за старухой Цай. Пир расстроился, и все пошли к Ли Пинъэр.

— Как себя чувствуешь, сестрица? — спросила Юэнян.

— У меня ниже груди все болит.

— Вставай, не надо лежать, младенцу повредишь, — посоветовала Юэнян. — А за повивальной бабкой послали. Сейчас придет. Схватки все усиливались.

— Давно за бабкой пошли? — тревожилась хозяйка. — Почему до сих пор нет?

— Лайань ушел, — отозвался Дайань.

— Вот арестантское отродье! — ругалась Юэнян. — Чего тут раздумывать! Ступай скорее! По такому срочному делу нечего было растяпу посылать.

Симэнь кликнул Дайаня:

— Бери скорей мула и поезжай!

— Дело неотложное! Нечего раздумывать! — торопила Юэнян.

Когда Цзиньлянь убедилась, что у Пинъэр подходят роды, ее охватила досада. Она немного побыла в спальне роженицы и вышла, увлекая за собою Юйлоу. Они встали освежиться с западной стороны под стрехой.

— Ох, и набилось народу! — заметила Цзиньлянь. — Духота, нечем дышать! Обыкновенная баба рожает, а глазеют, будто слониха от бремени разрешается.

Наконец появилась повитуха Цай.

— Мое вам почтение, сударыни! — проговорила она. — Кто хозяюшка будет?

— Вот Старшая госпожа, — отвечала Цзяоэр.

Старуха отвесила Юэнян земной поклон.

— Побеспокоили мы тебя, мамаша, — проговорила Юэнян. — Чего ж так долго не приходила?

— Я вам, матушка-сударыня, вот что скажу:

— Но довольно праздных слов. Прошу осмотреть недужную, — Юэнян указала на постель. — Перед родами, должно быть.

Цай подошла к кровати и ощупала Пинъэр.

— Да, пришел срок, — заключила она и спросила: — А бумагу для приема новорожденного припасли, сударыня?