«А каналья Михайло Федоров два ведра утопил, и Малафей Суриков утопил одно. На них не напасешься… Где я тут возьму новые ведра? — вспоминал Изылметьев подробности сражения. — Надо бы их наказать, но вели себя героями, нельзя. Они под ядрами и бомбами бегали по палубе и заливали из этих брезентовых ведер огонь и просто на палубу лили, так как все раскалилось. «Аврора» выстрелила сто двадцать четыре раза… А враг, оказывается, бил по первой батарее двухпудовыми ядрами».

Догадливый мичман Фесун, видя, что генерал похвалил сибирских стрелков, заметил, что позавчера выстрелом второго орудия с Сигнальной батареи разбита корма адмиральского фрегата у англичан.

— А это не фантазия Гаврилова? — спросил Завойко.

Фесун подумал, что сделал, может быть, неудачное замечание, однако в глубине души остался при своем и хотел бы убедить дядюшку.

Было уже поздно, когда Завойко вызвал канонира с разбитой Сигнальной батареи.

Маркешка явился на «Аврору». Его расспросили, как он стрелял.

— Ты попал в адмиральский фрегат?

— Однако не знаю… Вам лучше знать, ваше превосходительство.

— Этого не может быть! — заявил поручик Губарев. — Это стрелял Александр Петрович.

Маркешка уклончиво ответил, что, пожалуй, и в самом деле не он попал. Однако он хорошо помнил, что в это время никто, кроме него, не стрелял.

Квартирмейстер Усов, немолодой человек, заведовал в Тарье обжигом кирпичей. Он мастер на все руки и влиятельная персона в Петропавловске в солдатских кругах. Маленький, с моложавым лицом, кареглазый.

Пленных заставляли работать, и кормили их так же, как своих матросов. Усов сегодня шил паруса, в то время как наверху гремели пушки. Он многое замечал, видел, что привезли мертвых и раненых. Видно, наши дали им как следует.

— Ну как, русский? — спрашивали его французские матросы.

Подошел переводчик-поляк.

— Спрашивают тебя, видел ли ты когда-нибудь прежде французов? — спросил поляк.

— Как же! — отвечал Усов. Он полукамчадал, быстрый, живой, ловкий и очень любознательный. — На Камчатке французы раньше бывали.

— Когда это было? — заинтересовались матросы.

— Да вот в тот год… Сколько же это? Вроде года четыре, как спасли мы судно французское.

— А ты спасал? — спросил переводчик.

— Как же! И я!

— Он говорит, что четыре года тому назад был в команде русского судна, которое спасло французский корабль.

Матросы сразу сбились тесней.

— Ты спасал французское судно? — удивились французы.

— Когда же это было?

— Говорит, что пять лет назад!

— Когда?

Поляк разгладил усы и приосанился.

— Ну? Ну?

— Когда на Камчатку… Хм… приезжала знаменитая французская… Хм… черт возьми…

— Да ну не тяни, пан!

— Знаменитая французская артистка[107]…Он не помнит имени.

— Она пела?

— Нет, она играла… И пела тоже? — спросил он у Усова.

— Ах вот, она играла! Видимо, скрипачка… Как она играла?.. Ах, не так, а вот так! Так он сам слыхал, она и на корабле играла. Она вот так играла? А! Значит, виолончелистка!

— Кто бы это мог быть, ребята? Какое судно?

— Мало ли какие чудеса бывают на свете! Похоже на вранье: виолончелистка на китобойном судне!

— Не-ет, он говорит, что она приезжала с русским губернатором и с его женой, тоже француженкой.

— Я знаю китобоя, который тут погиб, — вмешался один из матросов. — Ребята, на «Облигадо» есть парень из той команды.

— Кто бы могла быть эта знаменитая артистка?

— Да! Она с губернатором приезжала, и говорит, что все ходили ее послушать и он слушал и что в тот год…

— Если бы англичане нас не подвели, мы сегодня бы взяли Петропавловск, — проходя, говорил молодой лейтенант старшему офицеру.

— Да, но где-то в этих водах у русских ходит эскадра с пароходом! Нельзя действовать опрометчиво, — видимо стараясь оправдать адмирала, сказал старший офицер.

Они остановились и поинтересовались, о чем люди беседуют со вчерашними пленниками. Матросы поговорили о русском, а потом стали жаловаться на сегодняшнюю неудачу.

Старший французский офицер поднялся после беседы наверх и поспешил передать адмиралу, что матросы винят в сегодняшней неудаче союзников — англичан. Он знал, что адмиралу это понравится.

Адмирал Де-Пуант всегда утверждал, что надо прислушиваться к мнению матросов. На этот раз команда говорила именно то, что и адмирал думал. Может быть, только немного преувеличивают матросы. Но виноват покойный Прайс! Диспозиция была ложно составлена. Теперь надо уходить. В неудаче виноват он.

Тем временем в другом месте жилой палубы толпа окружила жену Усова с двумя ее детьми. Французы предлагали детям кусочки сахара, брали их на руки. Молодой француз подхватил на руки двухлетнего ребенка и делал вид, что танцует с ним вальс. Все рады детям, некоторые наперебой стараются услужить матери.

Пелагея Усова — плотная и смуглая женщина, просто, но опрятно одетая, в чистом платке. Она уже несколько освоилась на французском фрегате. Тут все любезны и смотрят на нее с интересом. Даже офицеры, торжественно и величаво прохаживающиеся с деловым видом по жилой палубе, всегда ласково кивнут ей, иногда дадут сладкое детям, заигрывают с ними.

Такие славные, веселые, оказывается, эти французы. Ребятишкам такие рожи забавные делают. Ребята тоже привыкли, идут к ним на руки. Но Пелагея все время помнит, что она не в гостях и что муж-то в плену.

Поэтому Пелагея сдержанна и не очень отзывается на любезности окружающих, хотя временами так ее рассмешат, так позабавят, что и она в душе улыбнется и извинит себя тем, что матросы-то ведь что у нас, что у них — подневольные. Что им велят, то и делают. И какие есть забавные люди на свете!

Еще вчера, когда взяли в плен, Пьер пришел из камбуза, принес кашу для ребятишек. Сразу человек десять матросов уселись и смотрели с удовольствием, как ребята уплетают за обе щеки.