— Вторая, Хабаров, вторая! — чуть не в ухо ему кричал Гаврилов. Англичане опять грохнули, опять хлестнули камни. Маркешка ложился на время и вскакивал, когда проносился каменный шквал.

По батарее бьют два фрегата сразу. Все разбито. Пушки лежат на боку. Вдруг вбегают аврорцы. Впереди рослые белобрысые богатыри матросы Хайбула Халитов, Сайфула Хасамутдинов и Бинбах Тухтаеров. Это из казанских татар, где товары для Кяхты делают. С ними коротконогий белокурый Петр Минин, писарь Кувшинников тоже прибежал. Вот и Васька Егоров, что строил эту батарею. Этим отрядом командует прапорщик Николай Можайский, знакомый. Прямо под ядрами стали исправлять батарею. Матросы — здоровые крепыши, как медведи, сопят, не ругаются. Гаврилов тоже возится с ними. У него рука в крови.

И вот уж один из матросов приладил пушку, приложился и бьет. И еще одна пушка наша исправна.

Англичане, видно, тоже передохнули, перевели дух.

По земле ползет казак Суриков, у него все лицо черно от крови, затекло.

— Ур-ра! — кричит, подымая саблю, Гаврилов.

— Ур-ра-а-а!.. — подхватывают на батарее.

Но снова вспыхивает английский борт. Опять все ложатся.

Англичане бегут толпой прямо по палубе на другой борт, кренят судно, жерла пушек подымаются выше, опять огонь. Кажется, их ядра летят в город.

Гаврилов, с искривленным лицом, надсеченным осколком камня от виска до подбородка, как разрисованным красным карандашом, стоит, не гнется, не прячется, с саблей наголо в здоровой руке.

По тропе сбегает молоденький юнкер.

— Генерал приказал заклепать орудия, спустить гюйс и перенести все в город…

Набегают люди, это стрелки из резервной партии. Они поднимают убитых, берут раненых. И снова летят ядра.

Гаврилов и юнкер не прячутся, как бы вызывая друг друга гордо стоять.

— Пошел гюйс! — кричит Гаврилов.

Алешка перебирает снасть.

— Хур-ра!.. — вдруг гремит на английском фрегате дружный торжествующий крик сотен глоток. Они торжествуют!

«Да, батареи нашей уж нет… Все! Снесли ее! Враг орет! Побили нас!» Гаврилов заклепывает последний ствол. Маркешка помогает ему.

— Маркешка, уматывай отсюда живей! — кричит Бердышов.

Новый залп врага. Упал Гаврилов.

— Их офицер убит! Хура! — раздалось на английском фрегате. — Ху-ра! Хура!

И снова по вражеским судам покатился победный крик. Опять англичане бегут толпой к другому борту, качаются, как на качелях, и опять их ядра летят через сопки, в город, дальше, чем можно!

Маркешка, перескакивая через сбитые пушки, спускается в мать-тайгу, в чащу родную… Ядро свистит над головой. Маркешка догоняет стрелков.

— С имя бы сойтись вплотную, — говорит Бердышов, — посмотреть, — что за народ.

Сзади стихло. Английский фрегат исполнил, что хотел. А по тайге несут убитых и раненых. Но часть стрелков залегла в тайге на случай, если пойдет десант. Вот теперь слышно, какая пальба идет у Красного Яра, у кладбища, справа от Маркешки, возвращающегося в город. Туда пароход отвел два фрегата, и они палят по нашей батарее. Что там? Земля перепахана уже, верно. Но вот через ковш стала бить по вражеским фрегатам «Аврора».

Гаврилов тяжело ранен. Вот и его несут…

— Эй, не зевать! — вдруг тихо, но грубо крикнул он на Маркешку.

Это приободрило Хабарова. Оказывается, порядок еще был и начальство не померло, требовало. Значит, не все пропало. Гаврилов, видно, будет жить.

Шлюпка ждала их. Переправились через ковш.

«Аврора» палила все чаще, дружно, гулко, и борт у нее пылал, как у английского фрегата, таким же пожаром. Это была сила нешуточная, и рядом с ней грохотала батарея Максутова-старшего. А стрельба у Красного Яра все усиливалась.

Подошел Завойко с офицерами. Он перекрестил Гаврилова и трижды поцеловал его, что-то тихо сказал ему, потом обнял, подошел к правофланговому стрелку Бердышову и тоже поцеловал.

— Спасибо, братцы! — сказал он. — Вы герои. С пятью пушками сражались против целой эскадры. Теперь вас всех в стрелковую партию. Вы видели врага и уже не побоитесь его. Так бейте его штыками, не давайте ему пощады, помните, что они, — тут Завойко показал туда, где шла пальба, — русского штыка боятся.

Под обрывом горы стояли свежие отряды стрелков. Слава богу! Нет, еще не все пропало, как показалось Маркешке, когда он уходил сегодня с разгромленной батареи. Еще была «Аврора», еще были нетронутые войска, целы еще другие батареи. Завойко тверд как камень и сказал, что в штыковом бою будет наш перевес.

Вдруг стрельба справа стихла. Завойко поднялся на возвышение и посмотрел туда. Один из его офицеров побежал к «Авроре». Через некоторое время с «Авроры» спустился отряд матросов и бегом, с ружьями наперевес, побежал вдоль берега.

— Французский флаг на четвертой батарее! — сказал один из морских офицеров, подходя к отряду стрелков, к которому присоединились люди Гаврилова.

— Враг высадил десант! Сейчас, братцы, очередь за нами. С богом!

Маркешка бежал по кладбищу в цепи других стрелков. Пули шлепались в кресты и деревья. На кладбище хорошо, место чистое. На скале, где была батарея, развевался какой-то флаг.

Маркешка не понимал, зачем и почему так охотятся за этими флагами. Англичане одурели от радости, что наши спустили гюйс на Сигнальном. Теперь офицеры все говорят — французский флаг на четвертой!

Маркешка видит французов. Вот они, близко. Че, стрелять ли, нет ли? Не знает. Спросить не у кого. Маркешка лег, прицелился, выстрелил. Один француз споткнулся, но не упал, а поплелся обратно.

— Ура! — грянуло в тайге слева. И видно было, как кучно побежали матросы с «Авроры». Как черти все черные, по косогору выскочили враз. Вот как красиво! Татарин Хайбула — отчаянный, бежит и стреляет. И попадает.

Стрелки на кладбище подхватили, все враз поднялись, пуля щелкнула о камень, взвизгнула. Сразу французы побежали к шлюпкам. Много же их!

С «Авроры» выпалили. Одна бомба ахнула возле шлюпок. Два фрегата, как две соборные церкви, стояли поодаль от берега. Другая бомба попала в один из фрегатов; огромный кусок мачты отвалился и перепугал всех на палубе.

Шлюпки отходили от берега одна за другой. По ним били. Матросы «Авроры» уже лезли на утес, содрали французский флаг. Проворные эти матросы, умеют лазать.

На душе у Маркешки отлегло.

— Ну куда там имя! Они тайги боятся! — подходя, говорил запыхавшийся Алешка. — Их надо в тайгу заманивать. Они все собираются в кучу и стоят на ровном месте.

У Алексея было такое чувство, что не дали додраться. Еще оставались и энергия, и желание биться. Разбирали зло и досада, что враг уклонился от боя. Как они увертываются! Себя берегут.

— Надо было бы заманить! Офицеры не умеют. Понаставили мичманов, мальчишек. А где старики? Где этот старый капитан с лысиной? А то: «Умрем! Умрем! Ур-ра! Флаг! Флаг!» Черта во всем этом, — говорил Алешка. — Надо замечать и бить на выбор. Прятаться по кустам надо, а не лезть напоказ. Камчадал говорил: зачем для пушек сараи, гореть с имя вместе? Живой этот камчадал?

— Живой.

— Они боя не принимают, а все же вылезли на берег, а мы их упустили! А заманить бы их, так они бы уж разлеглись, как сивучи. А тут мальчишки кричат — вперед, мол, флаг…

— Беда с этими флагами, — согласился Маркешка. — Но имя все же обидно, что ихний мы тоже содрали. Теперь квиты.