Вдруг коса пошла вниз, песок под ногами исчез. Бошняк плавал прекрасно. Он видел, как Парфентьев выбежал на мель и пустился к берегу, но вал с черневшими обломками шлюпки догнал и рухнул прямо на казака. Неподалеку от Бошняка в воде что-то чернело. Это голова Беломестнова. Бошняк сильными взмахами пошел к нему. Волна ударила снова, вокруг все опять закипело, и все исчезло. Бошняк опять достал ногами дно и побежал по мелкой воде. Гребцы уже были на берегу, они кричали, показывая на воду.

Сбежались люди из селения. Казаков не было.

— Где же они? — спросил Николай Константинович.

— Оба утонули! — сказал смертельно бледный усатый унтер-офицер.

— Шлюпка обо что-то грохнула — и в щепы…

— Льдина… — говорили матросы.

— Какая льдина — камень.

— Парфентьева шлюпкой убило!

Бошняк смолк, быстро вскинул свой мешок на плечи и пошагал к зимовью. Навстречу ему шли какие- то люди, кажется офицеры.

— Здравствуйте, Николай Константинович, — обратился один из них.

— Здравствуйте, здравствуйте, дяденька! — небрежно ответил Бошняк. — Ха-ха-ха!

— Что случилось?

— Да товарищи мои такие чудаки!

— Вы не узнаете меня? Мы только что прибыли. Я Корсаков Михаил Семенович. Весь штаб Николая Николаевича прибыл. Как Николай Николаевич себя чувствует?

— А-а! — ответил Бошняк, и взор его прояснился и стал серьезным. — Так это вы?

— Мы все его ждем с нетерпением.

— Но какая неприятность!

Кто-то жал руки Бошняку. Он долго не мог опомниться.

— Как жаль, что Геннадий Иванович уехал, — услышал он чей-то голос.

— Невельской разве тоже уехал? — с испугом спросил Бошняк.

— Да, он уехал в Николаевск. А мы — сюда, но не на пароходе «Аргунь», а на шлюпках. Весь штаб Николая Николаевича собрался здесь. А мы только что прибыли. Да вот и Екатерина Ивановна…

Бошняк, увидя Невельскую, кинулся к ней и зарыдал.

— Что с вами, Николай Константинович? — спросила она, обнимая и целуя его.

— Екатерина Ивановна! — воскликнул он. — Только что при высадке погибли Парфентьев и Кир Беломестнов.

— Успокойтесь, Николай Константинович! — властно сказала она.

— Еще шлюпка отходит от судна.

— Это сам генерал! — раздались голоса.

— Он, видимо, все заметил и решил немедленно высадиться.

— Отважно!

— Он на гичке…

Бошняк, кусая губы и щурясь, зорко всматривался в идущую к берегу шлюпку, словно опасался, что и с ней что-то случится. Екатерина Ивановна заметила необычайную пристальность его взгляда.

— Да где Геннадий Иванович, скажите, ради Христа? — обратился к ней Бошняк.

— Он три дня как уехал в Николаевск, — ответила Екатерина Ивановна.

— Боже мой, боже мой! Парфентьев погиб, Екатерина Ивановна, и Беломестнов. Что мне теперь делать! Право, я в отчаянии, Екатерина Ивановна, утешьте меня, мозги мои горят, что мне делать?..

Миша Корсаков взял за руку Николая Константиновича.

— Что вы делаете, лейтенант? — тихо, но резко сказал он. — Зачем вы расстраиваете Екатерину Ивановну? Сдержитесь. Как вам не стыдно!

— Что? — растерянно спросил Бошняк, не понимая, отчего с ним так говорят. Он пристально стал вглядываться в красивое лицо молодого полковника.

— Вы забываете, что у нее ребенок умер только что, — тихо сказал Корсаков, несколько оторопев под безумным взглядом Бошняка и отводя его за руку в сторону.

— Как вы сказали?

— Да разве вы не знаете, что у Невельских умерла дочь? Ее на днях похоронили.

— Маленькая Катя? А ведь я ее нянчил…

Бошняк вдруг схватился за голову и с криком кинулся бежать вдоль берега. Он что-то дико кричал, вздымая кулаки к огромному ясному небу, которое, казалось, было раскалено ярким солнцем. Ветер ударами бил с моря.

— Держите его, господа! — крикнул Корсаков.

Офицеры и матросы пустились вдогонку за Бошняком.

— Какой ужас, какой ужас! — словно сквозь сон говорила Екатерина Ивановна.

С ней остался низенький, смуглый, черный, с плоским маленьким лицом начальник канцелярии генерал-губернатора камер-юнкер Бибиков. Тут же высокий молодой человек, стройный, с тонким лицом, в форме казачьего урядника. Это Михаил Раевский, сын декабриста, бывшего князя Волконского. Он взят в поход в этом чине в качестве переводчика английского языка.

Мать желала спасти его от мести царя, записала на свое имя, так как под фамилией отца ему служить невозможно. Это изобретение Николая Николаевича. Под фамилией матери он записал юношу в казачье сословие, а не в крестьянское, куда повелел царь записывать всех детей знатных ссыльных.

Бибиков и Волконский старались утешить Екатерину Ивановну.

Между тем шлюпка с губернатором благополучно прошла через бар и вошла в залив.

Бошняка схватили на берегу. Он с яростью ударил Мишу Корсакова так, что тот упал на песок. Калашников и Веревкин — здоровенные матросы — схватили Бошняка под руки. Но безумие придавало ему такую силу, что и эти здоровяки полетели прочь. Где только бралась она в сухом мускулистом теле Бошняка! Матросы снова схватили его, на этот раз смелей, и держали крепко. Миша Корсаков стал уговаривать его, подошел Сычевский.

С поста прибежал поручик Воронин.

— Николай Константинович, что с вами? — сказал он. — А ну, отпустить его, — приказал он матросам. Он взял Бошняка под руку, потом обнял и дружески повел его на пост. Временами Бошняк припадал к его плечу и начинал рыдать.

Муравьев выскочил из шлюпки и быстрой, легкой походкой подошел к Екатерине Ивановне.

— Дорогая Екатерина Ивановна! — сказал он, обнимая ее и целуя в лоб. — Боже мой, боже мой! Я спешил к вам. Ваше горе — мое горе! Я привез вам благословение императора… Его величество приказал передать вам…

Екатерина Ивановна вдруг всхлипнула, слезы потекли по ее щекам, но она с отчаянным усилием старалась подавить их.

— Николай Константинович плох! — сказала она, кривя лицо, как простая баба.

— Да… А где же Геннадий Иванович? Ах, он уже уехал! Жаль так! Боже, какое горе! Я прикажу немедленно известить его. Вы женщина высокого благородства! Перед вашими подвигами бледнеет все… Все прославленные героини…

На берегу слышались отчаянные крики и причитания женщин.

— Это рыдают семьи погибших, — с глазами, полными слез, сказала Екатерина Ивановна. — Сейчас при высадке погибли два наших лучших товарища — Парфентьев и Беломестнов. Мы провели с ними все эти три года… Их гибель подействовала на Николая Константиновича, и он расстроился…

— Ах, вот в чем дело! — мрачно пробормотал губернатор.

Муравьеву еще на шхуне сообщили о гибели казаков.

Сычевский подошел и стал докладывать. Муравьев сделал ему знак, чтобы молчал.

— Пойдемте отсюда, Екатерина Ивановна, прошу вас, — сказал Николай Николаевич.

Ведя ее под руку, Муравьев шел по направлению поста. Свита в блестящих мундирах, молчаливая и расстроенная, следовала за ними. Подошел Миша Корсаков и сказал, что Николаю Константиновичу лучше,