– Жутко как, – шепнула Маринка Долгову на ухо. – Как ты думаешь, там с Веткой ничего не случилось?

– Что? – Максим рассеянно посмотрел на жену. Невпопад ответил: – Да… Да, конечно, с ней в порядке.

– Ну а дальше? – с издевкой спросил Юрка. – Что-то там насчет «мертвого брата», кому-то через боль и страдания нужно стать небом, или… как там правильно? Что на это скажет наш обладатель ста тонн абстрактного мышления?

– Неужто и впрямь никому не ясно, что Иисус имеет в виду, говоря: «мертвый брат»? – с неподдельным удивлением спросил Торик. – Вы деградируете, друзья мои.

– Марс? – несмело предположила Маринка.

– В точку! Хвала женскому уму! Мертвый сосед нашей планеты, где оказались остальные двенадцать привратников в пресловутом бункере… Кстати, ваше святейшество, наверняка лучшие умы церкви до последнего считали, что число «двенадцать» в пророчестве свидетельствует о количестве апостолов?

– Да, сын мой, верно, – скорбно склонив голову, молвил Папа. Белая шапочка на его макушке в призрачно-бледном свете казалась серой. – Многие века хранившее реликвию братство заблуждалось. – Оно и понятно, – цинично сказал Торик. – Прецедентов-то не было до сегодняшнего дня. Мне продолжать? – Прошу. Святослав снова прочел наизусть:

– Ну как, Егоров, все тебе здесь понятно? – спросил он. Юрка прошелся вокруг красного квадрата, заложив руки за спину и изобразив на челе интенсивную активность нейронных скоплений головного мозга. – Так, «мертвый брат», значит, Марс. Там, как мы знаем, был бункер, где наши астронавты обнаружили привратников. Одиннадцать, которые устроили смертельную феерию на Олимпийских играх в 2012-м и… э-э… Прометей. В конце концов они все исчезли после того, как Прометей повернул тот серебристый семигранный стержень посередь кольца из лампочек в полу. Это понятно. – Егоров вдумчиво нарезал еще круг. – Потом пройдут века, десять и один… То есть – двадцать. И там, где «мертвый брат» и кровь, дар отразится в пяти… То есть в нас. Ну да, правильно! Мы же ведь смертные в отличие от них! И дар этот пресловутый получили совершенно случайно! Даже не дар, а какое-то… эхо… Отражение! – Крошечная крупица, зернышко, которое можно проглотить ради мимолетного насыщения, а можно взрастить, – произнес Папа, устало вздыхая. – Наверняка не ясно: не отравишься ли, когда проглотишь. И главное, совершенно неизвестно, что вырастет, если за ним ухаживать.

– Ага, – легкомысленно согласился Юрка. – Только дальше – ни фига не понятно. «И боль, и страдания, через которые стать небом суждено». Это к чему, а, любезный мусье Декарт ибн Торик?

Торик промолчал.

– Если верить Славе, небо – это хозяева. – Фрунзик пригладил свою белую шевелюру, которая здесь тоже казалась пепельной из-за условий освещения. – Боль и страдания, пройдя через которые суждено стать хозяевами… Нам, что ль?

– Угу, – беззлобно буркнул Максим. – Прямо лично тебе, о красноокий владыка вселенной.

– Здесь – самое темное место, – наконец промямлил Торик, отметая общие домыслы. – Нужно думать.

– Некогда думать, – проворчал Герасимов. – Там генерал, наверное, уже весь личный состав Ватикана на плац Святого Петра вывел и строем гоняет.

– Тогда буду краток, – сказал Святослав и посмотрел в слезящиеся от старости глаза Папы. – Про «храм человеческий», «геенну огненную» и «умерщвление церберов» все понятно. Правда, досадно, что эти полудурки в серых балахонах – Безымянные – за церберов приняли нас, а не плазменных интервентов. Странное умозаключение.

– Ошибка – кора поиска, – еле слышно произнес понтифик, и его морщинистое лицо стало похоже на оплавленную восковую маску. – Не отслоив коры, нельзя добраться до сердцевины.

Торик продолжал смотреть в прохладные глаза с поволокой, некогда бывшие голубыми.

Все следили за Папой и Святославом, не смея нарушить их импровизированную игру в «гляделки». Даже Фрунзик, обыкновенно не уступавший авторитетом бывшему астроному, теперь затаил дыхание.

Оставался последний кусок пророчества, который всем показался полной ахинеей.

– Вы, надеюсь, искали? Что там? – спросил наконец Торик.

Папа ответил не сразу. А когда ответил, голос его впервые за эту ночь дрогнул.

– Мы не поняли, где это. Не разгадали.

– За два тысячелетия? – Глаза Святослава стали похожи на черные глянцевые пуговицы.

– Да, сын мой.

– Определенно, Прометею не следовало дарить нам огонь, а Иисус явно поторопился с добродетелью. Мы тупицы, и бегать бы нам с дубьем наперевес за мамонтами.

Максиму показалось, что Торик не столько разочарован, сколько… растерян.

– Кто-нибудь объяснит мне, о чем идет речь? – не вынес пытки намеками Егоров. – Знаете поговорку: когда больше двух, говорят вслух! Вот и давайте, хватит секретничать.

– Никто не держит здесь тайн, – бесцветным голосом сказал Папа. – Раз уж вы допущены к святая святых – это бессмысленно. Дело в том, что в последнем куске пророчества идет речь о некоем месте, куда вам следует отправиться.

– Напомните текст, будьте добры, – скривил губы Юрка.

Папа продекламировал: Отражением не отразить Нужно взор к небу обратить Пяти Две сандалии ищут путь, большая и малая Где узел большой, там цитадель хлеба И око в ступенях земли.

– Полнейшая абракадабра, – резюмировал Юрка и разочарованно понурил плечи. Прогнусавил: – Торик, гений доморощенный, просвети слепцов, а?

– Сил для того, чтобы одержать победу над плазмоидами, у нас не хватит, – сжалился Святослав. – Отражением не отразить, понимаешь? Наш дар – мизерная часть того, каким должны обладать настоящие привратники. Поэтому Иисус дает подсказку. Какой-то артефакт, связанный либо с ним лично, либо с самими хозяевами, находится на Земле…

– Где именно?! – вдруг рявкнул Папа, стремительно вставая прямо перед Ториком.

Все вздрогнули.

Маринка вцепилась в руку Долгова и прижалась к нему всем телом.

Максиму на миг показалось, что глаза понтифика сверкнули фиолетовым инфернальным огнем. Алчность святого знания, власти, всесилия – все мелькнуло в этом неземном взоре. Будто кто-то на мгновение сдернул мутную пелену с угасших зрачков. Будто открылось то многовековое ожидание разгадки, что передавалось из поколения в поколение церковью лишь избранным, которые были допущены к невообразимому могуществу, но не знали, как им воспользоваться…

Все произошло настолько быстро, что Долгов даже не успел толком удивиться.

Иоанн Павел III так и стоял перед Святославом, но в глазах его уже ничего не было. Лишь тот же тусклый уголек человека, жаждущего перед смертью испить глоток живительной воды.

– Где? – повторил он спокойно. Поправил захлестнувшуюся полу словно бы потускневшей снежной мантии. – Вам нужно отправиться туда, нужно найти что-то очень важное. Артефакт, который может помочь в войне с… плазмоидами. Где находится это место? Ты ведь понял, сын мой…

– А где гарантия, что, если я скажу, ваше святейшество не велит тут же нас линчевать и само не отправится на поиски артефакта? – напрямую спросил Торик, глядя на Папу снизу вверх. Он так и не утрудил себя подняться с пола. – Я хочу узнать, что же завещал нам Иисус, не меньше вашего, ты прав, сын мой, – ответил Папа. – Но посуди сам, что важнее для меня – собственное алчное любопытство или интересы всего человечества?

– Церковь веками юстировала людям мозги. А вы, как никто иной, близки к ней. Поэтому – точно не знаю. Скорее – алчное любопытство.

– Как же нам быть? – Папа картинно задумался. – Вам не выйти из этого помещения без моего желания и согласия. Вам не покинуть святых стен. Тем более что Латеранские соглашения под угрозой разрыва.