– Глупец, – мгновенно зверея, прошипел Рубленый. – Неужто ты не понимаешь, что она – наша надежда? Отдай мне дочь, а? Не жмись, тятя…

Он поднял с пола старое двуствольное ружье, которого до этого не было видно за бетонным блоком. Неторопливо переломил его, зарядил патронами, взвел курки…

Максим вложил в бросок всю энергию, которая только оставалась в его уставшем за долгие недели скитаний организме. Но лезвие не нашло плоти, оно почему-то с оглушительным грохотом вспороло воздух. Рубленого уже не было возле бетонной плиты.

Приземлившись на остатки картонных коробок, Долгов обнаружил, что жив и даже не ранен. Что же произошло? Он явственно слышал звук выстрела… Но не оттуда, откуда ожидал!

Не поднимаясь на ноги, Максим резко обернулся…

Рубленого с размозженной грудной клеткой отнесло в сточную канаву, на краю которой он и остался лежать, безвольно свесив окровавленную руку в зловонный поток. Так и не выстрелившее ружье валялось рядом.

Время будто кто-то перевел в режим «очень медленно», как компьютерную игру.

Максим видел, как из мрака тоннеля появляется человек в военном камуфляже и каске с прикрепленным прибором ночного видения, держа у плеча автоматический карабин, в сторону от которого летит гильза. Он видел, как неспешно открываются глаза Маринки, в которых спросонья еще нет окончательного понимания происходящего, но уже зажглась искра ужаса. Видел, как с противным скрежетом скользит по каменной глади пола охотничий нож, как вскакивает в противоположном конце помещения меченая женщина, прикрывая своим телом ребенка. Как вздувается жилка на его собственной руке, покрытой миллиметровой ледяной коркой…

А по вискам била склизким рыбьим хвостом одна-единственная мысль: «Дочь – моя».

И тут замедленный режим «игры» отключили.

Любая военная техника выглядит грозно. В контурах брони, стрелах орудий, изяществе форм кораблей, танков или самолетов человек всегда стремился выразить мнимую непобедимость и мощь, которой никогда не обладал, являясь владельцем лишь хрупкого, чрезвычайно уязвимого тела. Оружие радует наш взгляд, заставляя забыть, что человеческие зубы способны только кусать податливую пищу, но не впиваться в сильную и ловкую добычу, а ногти – лишь чесать задницу, но никак не рвать на клочки упругую плоть жертвы.

Мы создали средства для убийства друг друга, спасаясь от древнего страха перед зверьми.

И это вовсе не их вина…

Эскадрилья, состоящая из четырех звеньев истребителей «Иван Кузнецов», находилась в полной боевой готовности. Угрожающе опустив туповатые носы, самолеты ждали пилотов возле ангаров на военном аэродроме «Кубинка-2». Техники суетились вокруг машин, заливая последние литры топлива в баки, проверяя крепления громоздких пушек под брюхом фюзеляжа, подкатывая лестницы к откинутым колпакам кабин.

А в полусотне метров над взлетно-посадочной полосой замер средних размеров плазмоид. Он мерно пульсировал, не двигаясь с места, изредка лениво менял цвет и прозрачность. Он ничего не предпринимал – словно издевался над людишками, которые тормошились под редкими февральскими снежинками.

– Жалко это выглядит, – вздохнул командующий ВВС, крепыш с крупным носом. Он поправил каракулевый воротник и посмотрел на пилотов, собравшихся в кружок неподалеку.

– Нам нужно что-то делать, пробовать, – сказал генерал Пимкин.

– Я ребят терять не могу больше, Николай. Сил нет смотреть, как они превращаются в пар, пытаясь нащупать уязвимые места в этих бесчувственных шматках плазмы. В пору самому за штурвал садиться и… – Он махнул рукой. – Не вижу смысла в этой операции.

– А я вижу, – со сдерживаемой злостью в голосе отозвался Пимкин. – Ты понимаешь, что если не пытаться снова и снова, то нас рано или поздно уничтожат. Всех. Понимаешь это?

Командующий ВВС повернулся к генералу и взглянул на него слезящимися от мороза глазами.

– Это не война, Николай. Это истребление. Спланированное, безапелляционное, продуманное их неведомым стратегом с учетом какой-то своей логики, которую нам никогда не постигнуть. – Он помолчал, выдерживая суровый взор Пимкина. – Неужели ты веришь, что эти новые пушки что-то изменят?

– Верю. Иначе незачем рыпаться. И вообще жить.

– А я не верю, Николай. И тебе не советую тешиться призрачными надеждами. Ведь ты же боевой офицер, смыслишь кое-что в тактике ведения военных действий. Скажи, ты можешь припомнить какую- нибудь войну в истории человечества, в которой не было уничтожено ни одной боевой единицы противника? Ни одной, Николай! А прошло уже три недели! И заметь: со времени первой атаки эти твари даже не утруждают себя громить наши стратегические объекты – аэродромы, автомобильные и железные дороги, мосты, авианосцы, ракетные шахты, военные базы, склады, радиолокационные станции и прочие. Да плевать они хотели, как мы тут суматошимся, усекаешь? Им наша возня абсолютно не мешает! Только если мы открыто атакуем или предпринимаем еще какие-либо прямые действия, которые путают их планы, они устраняют помехи! Словно отмахиваются от назойливых мух, жужжащих под ухом и отвлекающих от важного дела. Вот и сейчас: шарахнем мы по этому гаду из нововыдуманной пушки, и он всех нас пожжет к чертовой матери. А в остальном – им по фиг.

– А как же связь? А разрушенные космические станции? Пол-Москвы в руинах, в конце концов. Люди бросают родные дома, мерзнут сотнями в лагерях беженцев, но не хотят возвращаться. Что скажешь о других разгромленных мегаполисах?

– Под руку подвернулись, Николай. Да и то – связь, к примеру, отсутствует не везде… Задумайся, сопоставь факты. Они аб-со-лют-но не боятся нас…

– Боятся.

Военные напряглись и развернулись.

Неслышно подошедший сзади Андрей Буранов держал под мышкой свой любимый потрепанный ноут и смотрел на черные фюзеляжи истребителей, к которым уже потянулись пилоты. Пятнадцатилетний гений был единственным гражданским лицом без какого-либо официального статуса, присутствующим на аэродроме во время предстоящей операции. И то лишь по той причине, что под его руководством создавался совершенно новый тип оружия.

– Они боятся, – повторил он. – Только непонятно – кого. – Откуда тебе известно? – недружелюбно поинтересовался командующий ВВС, нацелив на подростка свой орлиный нос. – Из-за твоих дурацких экспериментов я уже двадцать с лишним отличных офицеров потерял.

Буранов перевел серьезный, взрослый взгляд на командующего и заявил:

– Вы не заметили, что в первые дни после вторжения плазмоиды вели себя так, словно что-то ищут? Нападали то там, то тут, следили за разными людьми, как будто вынюхивали что-то. Но потом неожиданно изменили поведение и принялись беспорядочно жечь жилые строения, транспорт, горожан, взяв за отправные точки те места, куда ударили впервые. Но спустя неделю бросили и это занятие. Даже исчезли из нашего поля зрения на некоторое время. А теперь вдруг ни с того ни с сего стали метить людей.

– Ну и? – тупо спросил командующий. – Тактика какая-нибудь очередная заумная, делов-то…

– Вы что, и впрямь не догоняете, чем они занимаются? – удивленно подняв брови, спросил Буранов.

– Все мы догоняем! Не один ты такой рассудительный! У нас в армии поумнее тебя ребята служат!.. Стравливают они людей, вот чем занимаются! Упрощают себе задачу!

Подросток несколько раз моргнул и перевел взгляд на Пимкина.

– Николай Сергеевич, у вас в штабе правда думают, будто плазмоиды метят людей, чтобы настроить одних против других?

– Аналитики пришли именно к такому выводу, – слегка смутившись, ответил генерал. – Было, конечно, еще несколько довольно шатких версий…

Буранов так вытаращился на него, что Пимкин нахмурился и надел очки, не зная, что сказать.

– Увольте к едрене фене всех своих экспертов, аналитиков и прочий плебс, если они не могут сопоставлять элементарнейшие факты и делать очевиднейшие выводы! – резко сказал Андрей.

– Слушай, парень, – навис над ним крючковатым носом командующий ВВС, – ты нам мозги хорош парить!