ничего, что выходило бы за рамки вероятного. Однако она трижды раскладывала карты, посмотрела сначала правую ладонь Клер, потом левую и нашла на обеих линию разбитого сердца и линию удачи, восходящую почти до линии сердца, но сворачивающую к Сатурну. И только тогда тем же торжественным тоном, которым она произнесла оракул м-ль де Богарне, она сделала предсказание для м-ль де Сурди, после чего та вышла к м-ль Гортензии и Луизе бледная, как смерть и со слезами на глазах.

Девушки не обменялись ни словом, пока не покинули дом м-ль Ленорман. Казалось, они боялись, что любой вопрос или просьба обрушат его крышу на их головы. Но как только они сели в карету и лошади помчались к Тюильри, они одновременно задали друг другу один и тот же вопрос:

— Что она вам сказала?

Гортензия первая узнала свою судьбу и потому ответила тоже первой:

— Она сказала мне: «Ты станешь женой короля и матерью императора, но умрешь в изгнании». А что она сказала тебе?

— Она сказала: «Ты четырнадцать лет будешь вдовой живого мужа, а остаток жизни — женой мертвеца».

Полтора месяца прошло после визита двух девушек к сивилле с улицы Турнон. Несмотря на слезы, м- ль де Богарне вышла замуж за Луи Бонапарта[68], и в тот же вечер м-ль де Сурди должна была подписать брачный договор с графом де Сент-Эрмином.

Непреодолимое отвращение, которое м-ль де Богарне испытывала к брату первого консула, заставляет предположить, что в нем было что-то, вызывающее подобное чувство. Ничего подобного: просто она любила Дюрока[69], а любовь, как известно, слепа.

Луи Бонапарту в ту пору шел двадцать четвертый год. Красивый молодой человек с несколько холодным выражением глаз, он во многом напоминал свою сестру Каролину. Хорошо образованный, недурно владеющий слогом, прямой, добрый и очень честный, он верил, что королевский титул не вносит никаких изменений в мировоззрение и совесть человека. Возможно, это единственный король, правивший в чужой стране, который вызвал в ее народе чувство признательности и любви и так же, как Дезе в Египте, оставил по себе добрую память; в общем, он был справедливым правителем.

Но прежде, чем мы расстанемся с этим чистым человеком и его очаровательной невестой, расскажем о том, как решился их брак. Его страстно хотела Жозефина, и Бонапарт уступил ей. Она все время твердила Бурьену:

— Дюрок никогда не будет мне поддержкой. Без Бонапарта и его дружбы он — никто, и он никогда не посмеет выступать против братьев своего покровителя. В то же время Бонапарт очень любит Луи, а Луи не честолюбив и не станет подбивать его на развод. Луи защитит меня от Жозефа и Люсьена.

Бонапарт же говорил секретарю:

— Дюрок и Гортензия любят друг друга. Моя жена напрасно старается, они — прекрасная пара, и они поженятся. Я тоже люблю Дюрока, и к тому же он хорошего происхождения. Я уже отдал Каролину Мюрату, а Полину — Леклерку, и теперь могу спокойно выдать Гортензию замуж за Дюрока — он славный малый и ничем не хуже других. Он дивизионный генерал, так что к браку нет никаких препятствий. И к тому же у меня на Луи совсем другие планы.

Вечером, после поездки к м-ль Ленорман, Гортензия, вдохновленная подругой, решилась предпринять еще одну попытку уговорить отчима. После ужина, когда они остались вдвоем, Гортензия со свойственной ей грацией опустилась на колени у ног Бонапарта, который никогда не мог устоять перед очарованием своей юной падчерицы, и призналась ему, что брак с Луи, при всех его достоинствах, сделает ее навеки несчастной, потому что она любит Дюрока и только Дюрока.

И тогда Бонапарт принял решение:

— Хорошо, — сказал он. — Раз ты непременно хочешь выйти за него, так и будет, но предупреждаю: у меня есть одно условие. Если Дюрок согласится с ним, все будет по-твоему, если нет — то больше я никогда не стану спорить по этому поводу с Жозефиной и ты станешь женой Луи.

Он поднялся в кабинет довольный, что наконец принял решение, и несколько взволнованный сознанием того, к каким неприятностям это решение может привести.

Бонапарт заглянул в комнату Дюрока, но этот вечный гуляка, как мы уже говорили, редко бывал на своем посту.

— Где Дюрок? — раздраженно спросил Бонапарту Бурьена.

— Вышел.

— И где он, по-вашему?

— В опере.

— Передайте ему, когда он вернется, что я обещал ему Гортензию и даю ему ровно два дня, чтобы жениться на ней. Потом он получит пятьсот тысяч франков и отправится командующим восьмой дивизии. На следующий день после свадьбы он выедет в Тулон вместе с женой, где и будет жить вдали от меня. И поскольку я хочу покончить с этим делом, доложите мне сегодня же, подойдет ли ему такой вариант.

— Не думаю, — только и промолвил секретарь.

— Тогда она выйдет замуж за Луи.

— А она захочет? — усомнился Бурьен.

— Придется захотеть.

В десять, когда Дюрок явился в Тюильри, Бурьен передал ему предложение первого консула.

— Первый консул оказывает мне большую честь, — покачал головой Дюрок, — но я никогда не женюсь на таких условиях. Я слишком люблю гулять в Пале-Рояле[70] .

И с этими словами он спокойно взял шляпу и вышел. Бурьен никак не смог объяснить такое безразличие, но оно, несомненно, свидетельствовало о том, что Гортензия преувеличивала пылкость чувств к ней адъютанта первого консула.

Бракосочетание м-ль де Богарне с Луи Бонапартом состоялось в скромном особнячке на улице Шантрен. Туда же пригласили священника, дабы он благословил этот брак. Воспользовавшись случаем, Бонапарт попросил его заодно освятить и брак своей сестры с Мюратом.

В отличие от свадьбы бедной Гортензии, сопровождавшейся тоской и печалью, свадьба м-ль де Сурди обещала быть светлой и радостной. Двое влюбленных расставались в одиннадцать вечера, чтобы вновь встретиться в два часа пополудни и провести вместе все остальное время. Гектор как вихрь пронесся по самым модным парижским магазинам и ювелирным лавкам, чтобы подготовить достойный его невесты свадебный подарок. В свете ходили о нем самые невероятные слухи, и г-жа де Сурди получила несколько писем от знакомых, просивших разрешения нанести ей визит.

Г-жа де Сурди, мечтавшая получить всего лишь согласие первого консула и его жены, поверить не могла, что Бонапарт оказал ей такую честь и вызвался собственноручно подписать брачный договор. Раньше подобного удостаивались лишь самые близкие ему люди, так как подписание контракта неизбежно сопровождалось вручением приданого или дорогого подарка. Первого консула нельзя было упрекнуть ни в скупости, ни в расточительности, но он терпеть не мог выбрасывать деньги на ветер.

Единственным, кто не принял эту новость с гордостью и радостью, был Гектор де Сент-Эрмин. Его обеспокоило чрезмерное внимание Бонапарта к семье его невесты. По молодости он недолго участвовал в борьбе за дело роялистов, но его восхищение гением первого консула никак не перерастало в сочувствие. Он был не в силах забыть картину ужасной смерти брата и ее кровавые подробности. Шарля схватили и казнили по приказу Бонапарта, и, несмотря на самые настойчивые просьбы, первый консул не дал согласия на смягчение приговора. И потому всякий раз, встречая его, Гектор чувствовал, как его лицо заливает холодный пот и дрожат его колени, и против воли опускал глаза. Он боялся, что однажды его, как дворянина и богатого человека, вынудят или служить в армии, или отправиться в изгнание.