— Нет, но, по крайней мере, у нас будет куда отступать. Меня они вообще едва не унесли с носовой части.

Лавка скрипнула, и красные сапожки исчезли из поля зрения. Конни рискнула быстро выглянуть на палубу перед собой: никого. Все они, должно быть, собрались на носу лодки. С трудом подтянувшись на локтях, Конни вылезла из своего убежища, она все еще старалась держаться в густой тени, подальше от огней рубки. Ей не о чем было тревожиться: те трое стояли рядом друг с другом, уставившись на восемь черных скал, виднеющихся по правому борту. Доктор Брок достал бинокль и направил его на вершину самого высокого из Стогов. Вторая лодка появилась в море недалеко от них, ее пассажиры тоже напряженно высматривали хоть какое-нибудь движение в скалах. Синьор Антонелли стоял на носу, раскинув руки. Он сделал глубокий вдох и запел новую песню, слова которой уносило ночным бризом, летящая ввысь мелодия доносилась до Конни. В этой музыке было что-то не совсем правильное: она не попадала в тон завываниям ветра и плеску волн. От нее сводило зубы, как от скрипа мела по доске. Он замолчал, и Конни этому обрадовалась, потому что теперь диссонанс исчез и мир вновь вернулся к первоначальной тишине.

Конни ждала, что они будут делать дальше: она хотела узнать, чем они так раздражают чаек. Она перестала беспокоиться о том, что она скажет, если ее обнаружат, и почувствовала себя на удивление спокойно. Конни уселась на скамью и стала наблюдать за происходящим, мерно поглаживая Мадам Крессон. Покачивание лодки, звук бьющихся о борт волн ее успокаивали. Она начала напевать про себя; в ее песне не было слов — это был мотив, льющийся вместе с движением волн. Обретя уверенность, она запела громче: в конце концов, никто из присутствующих не мог ее услышать из-за дурацких наушников, у Конни появилось ощущение, что она делает что-то очень правильное. Звуки свободно лились из нее, питаясь из какого-то скрытого глубоко внутри источника музыки, о котором она даже и не подозревала. Она знала, что, в отличие от песни синьора Антонелли, ее мелодия гармонирует с окружающим миром — легко уносится к самым звездам и танцует над водой. Вся природа работала как дека одного огромного музыкального инструмента, резонируя с ее мелодией. Конни, медленно поднявшись на ноги, сделала последнее крещендо и замерла в ожидании. Весь мир вокруг нее, казалось, погрузился в тишину: стих ветер и даже волны улеглись.

Затем до нее донеслись звуки — сперва так тихо, что она не была уверена, что слышит их на самом деле. Потом звуки набрали силу — и тут Конни явственно поняла, что это ответная песня, которую поют несколько голосов. Мотив кружился, как стая чаек над залитыми лунным светом волнами, — грациозный, замысловатый и прекрасный.

Пока она вслушивалась в музыку, восемь огромных птиц по спирали спустились с неба, каждая из них села на вершину одной из восьми скал, их бело-серые крылья мерцали в лунном свете. Сначала Конни подумала, что это серебристые чайки. Но нет, это были вовсе не чайки: головы у них были человеческие, они откидывали их назад, наполовину расправив крылья; существа посылали свою песню звездам, луне и Конни.

Она открыла рот от изумления: никогда раньше она не слышала ничего настолько прекрасного и настолько дикого. Она желала рвануться вверх, чтобы присоединиться к певуньям, — полететь вместе с ними, скользя над волнами, бросая вызов морю, дразня его ловким полетом над его постоянно движущейся поверхностью. Но даже этот порыв не смутил Конни, она знала, что в глубине ее, в центре всех бурлящих эмоций, остается островок спокойствия. Хотя она чувствовала, как острое лезвие песни рассекает ей душу, это острие не могло ранить ее. Она владела собой.

Справа раздался крик — Конни обернулась и увидела, как Кол бросается к ней из рубки с расширенными от ужаса глазами. Впопыхах перебираясь через груду канатов, он споткнулся и тяжело упал на палубу.

— Конни! Закрой уши! Пригнись! — орал он ей.

Но в этот момент он казался ей чем-то слишком далеким по сравнению с песней, пульсирующей в ее венах, как серебряное пламя. Когда Конни снова повернулась к морю, две сирены поднялись в воздух и направились к ней. У Мадам Крессон, не отходившей от нее, шерсть встала дыбом, она зашипела и зафыркала, когда они ловко сели рядом с ней, задев ее кончиком крыла.

— Ты пришла, — просто сказала одна из сирен, и голос ее был продолжением чарующей песни, которая все еще отзывалась эхом у Конни в ушах.

Конни поняла, что смотрит прямо в темные и серьезные глаза, по форме они напоминали человеческие, но были иными — их выражение принадлежало другому — древнему — миру.

— Я пришла, — шепотом ответила Конни, завороженная дикой красотой серебристо-серых лиц сирен, чистыми линиями носа и скул, плавно переходящих в покрытую перьями шею и голову. Пушисто-белые волосы развевались на ветру и с шелестом касались кожи Конни.

— Теперь ты должна полететь с нами, — объявила сирена.

Как во сне, Конни кивнула, завороженная взглядом глубоких темных глаз. Она чувствовала, что может нырнуть в них, как в море, погружаться все глубже и глубже — и никогда не достигнуть дна.

Существо подняло когтистую лапу. Конни услышала, как закричал Кол и взвыла кошка, но у нее не было времени ободрить их, потому что две пары лап уже подхватили ее за рукава куртки и подняли в воздух. Они резко набрали высоту и понеслись над водой; ноги ее болтались над волнами, в копях сирен она повисла, как тряпичная кукла. Перелет от лодки к скалам был коротким, но Конни все это время держала глаза крепко зажмуренными, страшась высоты. Две сирены опустили ее на самый высокий из Стогов. Остальные шесть уже слетелись сюда, все они окружили Конни, приветственно воркуя, глаза их ярко сверкали в лунном свете. Затем та, что заговорила с ней первой, велела Конни следовать за ней. Сирена повела ее вниз по каким-то грубым ступеням, выдолбленным на склоне печеночно-красной скалы, они были растрескавшимися и поросли водорослями. Конни, до сих пор парализованная страхом высоты, с опаской спускалась по ним, ступеньки были скользкими и крутыми, в них отражались отблески волн, что приводило к легкому головокружению. Достигнув наконец маленькой комнатки, выдолбленной в скале, Конни облегченно вздохнула. Лодку заслоняли другие скалы, и из этой пещеры ее не было видно. Она задумалась: как все это воспримут Кол и ее тетя? Однако ей было некогда предаваться размышлениям, Конни обнаружила себя в центре кольца сирен.

— Мы ждали тебя, — сказала главная из них.

Конни чувствовала себя так, будто ее мозги рассыпаются, как песчинки по полу.

— Меня? А откуда вы знали, что я приду?

— Нам рассказали.

Сирена осторожно шагала по полу пещеры, оставляя клинообразные следы на песке, затем уселась на камень. Ее сестры в ожидании смотрели на нее, шелестя крыльями и наполняя воздух запахом соли.

— Вы уверены, что вам нужна именно я? Может быть, вы ждали кого-то другого? Меня, кстати, зовут Конни.

Конни осеклась, чувствуя, что ее нервный поток слов иссяк. Разумеется, они ждали ее; в глубине души она знала это с того самого момента, как услышала их песню.

— Конни. — Сирена произнесла ее имя с огромным старанием, как будто это был новый звук, которым она желала насладиться. Потом она продолжила: — Я — Крыло Чайки, а это мои сестры: Чародейка, Морское Эхо, Белая Песня, Водяная Пыль, Голос Ракушки, Шепчущая Волнам и Взмах Пера.

Сирены по очереди кланялись, когда их представляли. Конни с трудом могла разглядеть их в темноте пещеры; все, что она могла различить, — это восемь фигур с горящими глазами и проблесками белизны там, где на их пушистые шеи падал лунный свет.

— Я ваш посредник? — спросила она, полагая, что теперь поняла замечание миссис Клэмворси в лодке.

— Не наш, — засмеялась Крыло Чайки, голос ее поднялся до крика, подобного далекому зову чаек.

Сердце Конни упало.

— Не ваш? Тогда я умру? Я ведь слышала ваше пение…

— Слышала, однако не подпала под его чары. Ты еще не понимаешь, Конни. Ты не наша — и в то же время наша. Ты из тех, кого называют универсальными посредниками. Ты никогда не будешь связана только с одним видом созданий, как большинство в этом Обществе, ты вольна переходить от вида к виду, от одного