своего племени. Ох, и забавная же получится книжица! А какой удивительный мир отважных и благородных героев создало бы воображение писателя, опиравшегося на такой научный труд! Как бы он спорил с оппонентами, потрясая в воздухе монографией: здесь же прямо так и сказано, а вы не верите!

А впрочем, пусть пишут. Лучше прочесть сто фальшивых книг о войне, чем самому побывать на одной настоящей. Вот только что-что, а книжки читать в ближайшее время Шахову точно не светит.

– Гляди-ка, уже пришли! – оборвал размышления Шахова удивленный возглас Бабузе. – А я так и не рассказал тебе, чем закончилась битва у холма Бомби. Ну, ладно, дорасскажу завтра.

Андрей оглянулся на Бабузе, потом перевел взгляд на бегущего им навстречу Мзингву и понял, что вряд ли услышит продолжение истории.

Вид у шофера был такой, будто он только что опять со львом повстречался. И вдобавок узнал от него какую-то удивительную новость. И Шахову предстоит как минимум эту новость выслушать, а по возможности еще и рассказчика утешить. Если только у Мзингвы хватит дыхания и терпения все изложить по порядку. Но пока что-то не похоже.

– Ой, Шаха… Только не говори никому… Я обещал никому не говорить… Но не могу же я тебе не сказать… Потому что ты сказал… Но он говорит: только Бабузе можно сказать… А если я кому другому скажу, то он меня… Ой!

Это второе «ой» означало, что он лишь теперь заметил кузнеца. Которому, если Андрей правильно понял, и нужно было сообщить о каком-то важном происшествии. Причем только ему одному. А Мзингва не сдержал обещание, и Бабузе теперь об этом известно. Короче говоря, попал наш зулус, но это уже его проблемы. Важнее узнать, что же все-таки произошло. Вряд ли что-то хорошее. О хорошем всем рассказывать можно.

– Ладно, давай уже выкладывай, – приказал он, пряча за усмешкой тревогу. – А то я сам тебя…

Так быстро и долго Шахов не бегал, наверное, лет пятнадцать. И если бы не тренировочный сбор в кузнице Бабузе, он бы обязательно сошел с дистанции. А так – сопел, пыхтел, но выдержал. Не выдержали ботинки. «Тодc», конечно, солидная фирма, но ее продукция не рассчитана на марафонский пробег по пересеченной местности. Сильно пересеченной. С ямами, камнями и колючим кустарником, которые, между прочим, ночью еще и разглядеть нужно. В общем, на исходе третьего часа этого кэмел-трофи подошва на правом ботинке попросила замены. А еще через час-полтора замена бы ей действительно понадобилась. Но, к счастью, Андрей уже добрался до места.

И еще раз спасибо кузнецу, что надоумил сначала сбегать в крааль Хлаканьяны. Бабузе по понятным причинам сыну верил больше, чем Мзингве. Он поклялся всеми предками, что Бонгопа ни при каких обстоятельствах врать не станет. В крайнем случае, может не сказать правду, промолчать, но откровенной лжи, как истинный кумало, никогда себе не позволит. У Шахова такой безграничной веры в людей не было, но он очень хотел поверить Бонгопе. Да и дорога до стойбища советника, как выяснилось, чуть ли не втрое короче, чем до логова колдуна. Стало быть, он в три раза быстрее узнает, кто же был прав. А о том, что делать, если Мзингве все-таки не привиделся умирающий Гарик, Андрей старался пока не думать. Он и так с трудом ориентировался в этой проклятой саванне и все внимание сосредоточил на выборе верного направления, а если еще и дать волю дурным предчувствиям – тогда умирающих может оказаться двое.

О возможной встрече с хищными зверями он тоже не задумывался. Впрочем, Андрей не заметил ничего похожего. А сами леопарды, львы и гиены, если и оказывались поблизости, предпочитали уступить дорогу странному шумному существу, шипящему и хрипящему на бегу, и поискать добычу в другом месте.

Наконец, когда уже начало светать, Шахов увидел большой, с двумя горбами камень, от которого, по словам кузнеца, уже рукой подать до крааля Хлаканьяны. Причем увидел почти прямо по курсу. Мелочь, а приятно. Во-первых, повезло, что не пробежал в потемках мимо, а во-вторых, что вообще прибежал куда надо. Есть еще и в-третьих – будить людей не придется. Хотя, с другой стороны, тут не до церемоний. Извиниться и потом можно, когда убедишься, что с парнишкой все в порядке.

Побудка и в самом деле не понадобилось. Когда Андрей, из последних сил изображая бегуна, добрался до крааля, из- за изгороди вышли два гренадера в полном вооружении и молча преградили ему дорогу.

– В чем дело, земляки? – опешил Шахов и даже не сразу сообразил, что говорит по-русски. От долгой тряски по рытвинам и кочкам зулусские слова повылетали из головы, и он с трудом набрал необходимое количество для более или менее сносного перевода: – Уфунани, мадода? Мангизе![58]

– Хлаканьяны нет в краале, – объяснил один из мадод.

– Ну так и что? – не понял Андрей. – Я не к нему иду, а к тому парню, которого он недавно привел.

– Его тоже нет.

Сердце, только что с грохотом бившееся о ребра, вдруг замерло, и Шахов почувствовал острую нехватку кислорода. Он прислонился к частоколу и через силу выдавил:

– А где он?

– У ручья, – ответил часовой. – Умывается.

Андрей медленно сполз вдоль забора на землю. Нет, ну нельзя же так пугать человека! Ребята, конечно, про инфаркт никогда не слышали, но сейчас имели реальную возможность за ним понаблюдать. Правда, до этого дело не дошло, но еще две-три таких шуточки, и сердечный приступ Шахову обеспечен.

Он еще немного посидел, счастливо улыбаясь, а потом рывком поднялся на ноги.

– Где? Покажите!

Гренадеры не тронулись с места. И лица у обоих сделались твердокаменными. Прямо две статуи командора.

– Туда нельзя, – объявили они хором.

– Почему?

– С ним нельзя разговаривать без разрешения Хлаканьяны.

Вот это новости! Что это замухрышка себе позволяет? Если так дальше пойдет, скоро придется в туалет у него отпрашиваться. Может, местные и привыкли к подобной диктатуре, но Шахов ей подчиняться не собирается. Его и не такие строить пытались, а потом мосты себе во рту строили. Может, эти парни и не виноваты, что у старика крыша поехала, но могли бы и сами догадаться, что не стоит так с незнакомыми людьми разговаривать.

– Ой, ребята, пропустите по-хорошему, – с ленцой проговорил Андрей. Зулусские слова отказывались тянуться на блатной манер, но у него все же получилось. – Я сюда полночи добирался, устал, как слон на лесоповале, и юмор сейчас понимаю плохо. Зато рассердиться могу сразу и надолго.

Гренадеры, надо отдать им должное, быстро сообразили, к чему клонится разговор. И тот, что до этого в основном отмалчивался, не кидая понтов понапрасну, громко вызвал подмогу. Свободная от вахты смена тоже не спала и буквально через несколько секунд нарисовалась в воротах крааля. Слава богу, за мгновение до этого Шахов решил не лезть на рожон. С теми двумя он еще рассчитывал справиться, а вот против четырех вооруженных противников шансов у него, откровенно говоря, было немного. И наверное, все бы кончилось извинениями с его стороны, если бы из-за кустарника не появился Гарик в сопровождении двух женщин.

Одна из них что-то на ходу объясняла юноше, оживленно при этом жестикулируя. Нет, пожалуй, даже не так – она демонстрировала ему эти жесты, повторяя по несколько раз. То подносила рту сжатые кулаки, словно собираясь их проглотить, то проводила по губам ладонью и потом дула на нее[59]. А затем требовала повторить упражнение, вероятно проверяя, хорошо ли ученик усвоил урок. Видимо, Гарик очень старался, потому как не сразу заметил Шахова. И вообще, заметил не он, а вторая женщина, та, что приходила к Бабузе вместе с Хлаканьяной. Похоже, она не обрадовалась новой встрече, потому что сразу развернула спутников в сторону от крааля. Студент послушно поплелся за ней, не чувствуя направленный ему в спину удивленный взгляд.

– Ну, Гарик, ты совсем заучился! – весело окликнул его Андрей. – Своих не узнаешь. И во что это ты опять вырядился?

Наряд студента и в самом деле производил впечатление. Не комическое, как в тот раз, когда он впервые примерил зулусскую одежду, а скорее маскарадное. Кожаный передник, майка из бахромы, всевозможные пушистые наколенники и налокотники, внушительная шапка из разноцветных перьев и ко всему этому в придачу эффектный воротник из леопардовой шкуры. Именно это жабо и развеселило Шахова. Кузнец успел рассказать ему, что носить такое украшение может только вождь и его ближайшие родственники. И никто в краале Бабузе, да и у соседей тоже, такой незаслуженной роскоши себе не позволял. А Гарик щеголяет на виду у всех, как будто имеет право носить хоть королевскую мантию. Неужели Хлаканьяна поверил его рассказу про офигительно знатного папочку? Ох, и смешные ребята эти кумало!

Но улыбка быстро слетела с лица Шахова.

Гарик услышал его, остановился, оглянулся, на мгновение о чем-то задумался, а потом снова зашагал рядом с наставницей, делая вид, будто увлечен беседой.

– Э-эй, студент, ты куда? – растерялся Андрей и метнулся было вдогонку, но тут же уперся в шеренгу гренадеров.

– Нельзя, – завели они старую пластинку.

– Да ёкарный бабай, что ж вы заладили одно и то же! Пропустите, кому говорят!

– Без разрешения Хлаканьяны – нельзя.

Стена. Великая зулусская непрошибаемая стена. Нет, дисциплина – вещь полезная, но не до такой же степени. Что ж ему теперь, возвращаться, даже не перебросившись парой слов со студентом?

Таким беспомощным Шахов не чувствовал себя даже в приемной губернатора. Там всегда существовали какие-либо варианты для обхода этого «нельзя», всегда находились люди, которым можно. Не