— Я уже давно спрашиваю себя, почему Вы, собственно, одержимы идеей завалить первую интернациональную экспедицию.

— Простите? — Веккер озадаченно уставился на нее.

— Вы же признаете, что успех нашей работы значительно зависит от конкретных условий труда?

— Конечно, но…

— И то что хорошее, товарищеское отношение относится к этим условиям?

— Конечно же.

— Несмотря на это Вы не упускаете возможности насолить Вестингу!

— Что-то в нем провоцирует меня на это. — Этот ответ вышел спонтанно, по случайности. В следующий момент Веккер попытался взять назад признание. — Вы преувеличиваете, я протестую…

— Стойте! — Анне и не думала сдавать занятую позицию. — Что провоцирует Вас в Вестинге?

Он выдержал ее сверлящий взгляд, колебался пару секунд и пробормотал: «Идол, монстр, которому он поклоняется».

— Понятия не имею, что Вы хотите этим сказать.

— Я имею в виду чудовище «Дисциплину». — Веккер кисловато улыбнулся. — Я знаю, мне бы помолчать не помешало, когда идет речь о дисциплине. Но из-за какой-то глупости…

— Это улажено.

Анне была нетерпелива. Она заметила, что вертолет приближался к отрогу горного массива, за которыми начиналась равнина. Скоро на горизонте должны были показаться вулкан и «Пацифика». Оставалось уже немного времени.

Веккер удивленно пожал плечами, и она подумала, что впервые видит смущение на его лице. Очевидно, он предположил, что она клонила к вчерашнему случаю. Он несколько раз молча вздохнул, затем наморщил лоб и сказал растянуто: «Дисциплина — это полезное зло. Кто-то устанавливает нормы, правила и принципы и живет по ним. Он ограничивает себя. Почему? Потому что это преимущество при определенных условиях, в расчете на определенную цель. Иными словами: Дисциплина не обладает абсолютной силой, а привязана к цели и обстоятельствам. Полезная при таких условиях полезным, при других она может быть уже излишней, а здравый человеческий рассудок следует ей как, как…»

Он не стал тратить время на поиски подходящего сравнения, а бойко продолжал: «В любом случае, это можно было бы предположить. Что касается Вестинга, это предположение не соответствует действительности. Он коллекционирует нормы и принципы. Он не отбрасывает их в сторону, когда они отслужат свое, а накапливает их, вдыхает в них собственную жизнь, заботится о них и балует их. И мановением руки появляется монстр — сначала грудной ребенок, который разрывается от плача, привлекая к себе внимание, затем взрослый идол, которому угодно приказывать: Ты не должен, ты не имеешь права, тебе это не позволено…»

Веккер выпалил эти слова второпях набирая темп речи. Теперь он остановился, задумчиво смотрел в находящийся рядом с ним иллюминатор и сказал: «Просто я спрашиваю себя, почему он это делает. Должно быть он преследует определенную цель!»

Анне наблюдала за геологом, покачивая головой. Он не только преувеличивал сверх меры, но и, казалось, пошел на поводу у идеи фикс.

— То, что Вестинг порой немного педантичен, может соответствовать истине. Но я хотела бы знать, какой смысл Вы с этим связываете. Речь идет о черте характера, которая, вероятно, образовалась на основе долголетнего опыта. Не забывайте, что он уже был астронавтом, когда Вы еще были в пеленках.

— И пока я охотился на сусликов в термическом городе, он руководил четвертой американской экспедицией на Марс. — Веккер кивнул. — Она, как известно, имела большой успех — и вознаградила шестерых членов команды отпуском в психушку.

Анне удивленно посмотрела на него.

— Что это значит?

— Черта характера или тактика? Могу себе представить, когда кто-нибудь влазит в корсет из принципов, повышает требования к самому себе и другим до безрассудства — лишь из-за тщеславной цели…

Веккер остановился и прикусил губу.

Мгновение в кабине было слышно лишь жужжание пропеллера.

— Извините, — сказал он. — Я не то хотел сказать.

Их взгляды перекрестились.

— А может, все же, то?

Он положил ладонь ей на руку и повторил почти заклинающе: «Я прошу Вас забыть, что я сказал. Это не соответствует моему истинному мнении о Вестинге».

Анне знала, что в этот момент он был убежден в этом. Одновременно она чувствовала, что ему будет нелегко впредь остерегаться от подобных измышлений. Она не сомневалась в том, что его постепенно зарождающееся недоверие постепенно пропадет; сам Вестинг об этом позаботится. Но это требовало времени. Между тем, это могло привести к новым недоразумениям, заблуждениям, легкомысленным высказываниям и стычкам. Разве она ничего не могла с этим поделать?

Тень вертолета двигалась по серебристо-серой ледяной пустыне; далеко впереди показались конусообразные возвышенности. Веккер отключил автопилот. Он принял управление почти играючи, и теперь опять с безмятежным выражением гордости первооткрывателя на лице.

Еще несколько минут полета! Их не хватит, чтобы начать новое наступление. Разве не было возможности, поспешно подвигнуть Веккера на то, чтобы он хотя бы в последующие дни был сдержанным, чтобы он сдерживался даже в том случае, когда Вестинг попытается со своей стороны продолжить вчерашний бесконечный спор? — Нет, такая возможность была!

Анне медлила недолго. Время поджимало.

— Веккер!

Геолог вопросительно обернулся.

— Веккер, Вы… — Анне постаралась изобразить запинающуюся интонацию.

— Что, извините?

— Вы же знаете, что в мои обязанности входят не только задачи медика?

От смеха, на его щеках сразу же появились морщинки.

— Вы кроме того вынуждены держать наготове аптечку психологической помощи — на случай, если наша команда разладится.

Когда он увидел выражение ее лица, он запнулся. «Ваш вопрос о том, хочу ли я намеренно помешать экспедиции, был лишь риторическим, не правда ли? Или Вы серьезно так думаете…?»

— Все-таки Вы усложняете мне работу. — Анне подчеркнуло «мне», и добавила с выражением сожаления: «Именно Вы?»

Он неуверенно молчал.

— А я то вообразил себе, что именно Вы напротив… Вы напротив; напротив… заинтересованы в том, чтобы я…

Его шея и его щеки слегка покраснели.

— Будьте немного сдержаннее, когда речь идет о Вестинге, — попросила она. — Ради меня.

Вестинг все еще молчал. Затем он кивнул.

— Я обещаю.

Анне облегченно вздохнула.

Но немного позже, когда у нее прошло напряжение, ей показалось, что она зашла слишком далеко. Во всяком случае, его реакции указывали на это. Видела ли она его когда-нибудь смущенным? Сказалось ли на нем тогда как-нибудь, когда она прекратила его намеки и галантные дерзости одним скучным движением или когда она поставила его на место одним ироничным словом?

Она вспомнила о своем опасении перед началом разведывательного полета, он мог бы использовать возможность признаться в любви в своей темпераментной манере. Но он вел себя корректно — возможно, с