Желая сбросить здесь оковы, На сушу вышел лис,Но вопли ужаса сурово И стоны раздались.От голода он въелся в мякоть Тугого апельсинаИ услыхал: стал кто-то чавкать Глотать и есть обильно.Забыв надменность всю, король Меч обнажил могучий:«Кто хочет есть — идти изволь В сраженье! Белоручки!»Исполнись мрака и печали! Вот слышишь: бьются туши,Мечей удары, взвизги стали И приступы удушья!Несли, тащили и толкали Добычу из пещеры.Лишь крохотную долю взяли, Набивши дичь без меры.
Лэ, исполненные скорби
№ 1
А ливень лил как из ведра Клубничным джемом[1], ноВ курятнике стоит жара, Молотят — прям гумно!Два молодца — горят сердца — Тела их дышат паром.Раскалывать старинный пень на жерди в птичниким не лень — В минуту сто ударов[2].Закончен труд — и вот покорноСадится птичка на яички —Но не хотят яиц с беконом[3]Два парня. (Дивно непреклонны!) Она все оглядела, Чтоб видеть: яйца целы!Потрогала соломку:Не слишком она ломка?Обошла домишко[4]:Боясь, ах, нет ли мышки!Затем решила сестьТихонько на насест, Сперва она поджала лапки.Ведь катятся яйцо и время в старость, «И сладкое все меньше сладко»,А мать украдкой выпускает чары[5]: Пусть каждый себя четко выражает[6],Но как «убоги выраженья», — Сказал поэт, не все ль равно мне кто.Кто ж он? Других вопросом озадачьте. Скажу, хоть факт сей и невзрачен, Что он парламентские пренья Не посещал, когда б иначе, Он быстро б изменил сужденья, По-совьи ухая, издав шипенье. Но его имя так прозрачно! Оно не ваше, не мое — вот что!Ужасный выдался денек, (Цыпленок больше не вздохнет.)Забрался перед смертью в стог.Жизнь схлынула, ведь жизнь поток.Он веселиться уж не мог,Забыл и игры, и урок.И разрывается на частиУ парня[7] сердце от напасти. Стих голос: мука, боль и шок.Так мы с билетом[8] ходим хмуро,Ждем у дороги экипажа,Смятенье, ужас, и поклажа,И мысль о вечном доме — урне —Всех нас гнетет. И вот вокзал —Ты зря спешил, ты опоздал:
