Качаясь, а вокруг был запахПочившего недавно сыра,Озябший ветер дунул сыро,И чхал я долго и настырно.Здесь были странные шпалеры,На них лишь ужасов примерыДа лжи из социальной сферы.Один предстал здесь знатоком,Кричит хвастливо о пустом,Ему ж кивают париком.А вот еще мрачней одни:Не знали игр в былые дни,В трудах не видя западни.Ведь в их груди лишь глыбы льдаА жертвы их сидят всегдаВсе, сбившись в стайку и рыдая.Другой цветет, как брег реки,А травы буйны, высоки,Но зелень эта — сорняки.О зле вещает птичий свист,Он в кислом воздухе повис,И в западню всех манит бриз.Не слышат звери трели эти,И вы их дивной лжи не верьте:Здесь красота — приманка смерти.Дух на глазах распался, в то жеМгновенье уловил я все жеВиденье призрачного ложа.На нем калеки спят вдвоем,Что рождены твоим пером,Юрист, но спят уж вечным сном.Слугу раз принял Ричард Ро,А тот бессвязно плачет: «О!Как ей служить при Джоне До!»«Я возбуждал угасший разум,Запутавшийся в длинных фразахОб иске и защите разом».Она в слезах — со смехом, без:«Суд безрассуден, а процессПошел душе наперерез».За чучело встав как-то днем,Кричала скорбно — в горле ж ком, —Что беззаконен наш закон!Мир погрузился в темноту,Знакомый голос в пустотуКричал: «Преследуйте! Ату!»Ночь отцвела, и цвет рассветаВдруг пробудил порывы ветра,Прогнавшие виденье это.Ушла кровать из сна на ножкахИ виселица с петлей — тоже,А Ро и До на смертном ложе.И нервы иногда дрожат:Ведь в недрах сердца где-то спятВиденья мраморных палат.Оксфорд, 1855
