громче, тем лучше!

Потом Ковтун сильным приятным голосом начнет украинскую часть репертуара: 'Розпрягайтэ, хлопци, конэй тай лягайтэ спочывать ...' Любят еще украинскую песню о неразборчивой алчной вдовушке и щедром влюбленном казаке: 'Удовыцю я любыв, подарункы (подарки) йий носыв...'

Слабость Ковтуна - малые дети: он любит их. Если у хозяев есть малыши, он сажает их на колени и раскачивает, напевая в такт, ритмично странные куплеты:

Гойда, гойда - ша.

Дэ кобыла - там лоша (жеребенок)

Тай скоцюрбылося! (согнулся,сжался)

Гойда, гойда, гойда - ша...

Дети безбоязненно тянутся к веселому поющему усатому дядьке-солдату и не хотят слезать с его колен, когда он поет смешные песни:

Дид рудый (рыжий), баба руда,

Батько рудый, маты руда,

Сам рудый, руду взяв,

Рудый пип повинчав,

И музыкы руди гралы,

Руди гости танцювалы,

Щэй дытынка маленька

Уродылася руденька.

% % %

Внезапно раздаются резкие дребезжащие удары ложки по котелку и высокий мальчишеский голос Ковалева:

- Славяне, кончай травить! Выходи строиться на ужин! Чай хлебать, белую розу. Пей вода, ешь вода - ср... не будешь никогда!

Призыв доходит, разговоры прекращаются. Солдаты медленно встают, идут на кухню за чаем, точнее, за кипятком. Каждый добавит что-нибудь из остатков сухого пайка: кусочек сахара, сухарь. Вот и ужин.

Ко мне подходит Никитин:

- Комбат, сходите поужинать в ту комнату к хозяевам. Я отнес туда, что надо. Ваши злотые сгодились.

Уж посудачат о моих похождениях солдаты. Ну и пусть говорят. Совесть моя чиста: свои обязанности выполняю и о долге не забываю. Вот и Никитин ориентир по части строгой морали - никак не осуждает, даже сам что-то устроил. Все нормально.

В 'той' комнате Ева и родители. Участие Никитина в устройстве ужина заметно. На столе колбаса, яичница, салат из картошки, бутылка вина.

Хозяин приглашает к столу. Чувствуется напряженность, неловкость.

Вино разлито. Теперь тост надлежит произнести мне. Он у меня готов - не оригинальный, не изысканный, но от души: 'За скорейшую победу над нашим общим врагом!'

Хозяин кивает в знак одобрения, и мы выпиваем. Ева и ее мать лишь чуть касаются губами вина.

Натянутость немного ослабевает. Пан Богдан, видимо, специально для меня замечает, что поляки, конечно, благодарны Красной Армии за освобождение Польши от немцев.

Вино приятным теплом разлилось в груди. Пока закусываем, предлагаю еще тост:

- Това... Панове, может, другого такого случая не будет. Ну, чтобы так сидеть с вами... Вместе...

- Прошэ, прошэ.

Душа моя наполнена добрыми чувствами. Она раскрыта и требует выскп зать то, что думаю, искренне и просто, без сокрытий. Хочу сказать, что Ева замечательная девушка, умная, добрая и справедливая, такая прекрасная, ка ких нет на свете, что я хочу пожелать ей большого счастья, хочу видеть ее каждый день и чтобы всегда была рядом, хочу...

Увы, этого не скажешь - условности сильнее желания, приличия вынуждают:

- Давайте выпьем за ваше здоровье. Чтобы Ева была счастлива!

Ева улыбается, и я выпиваю до дна. Неужели она не догадывается о не произнесенных мною словах? Хозяева отпивают по глотку. Я спрашиваю:

- Ева, почему вы не пьете до дна? Я слышал, что за здоровье и счастье

полагается выпивать до дна. Чтоб ничего плохого не случилось.

- Я никогда не пью больше. А вы знаете, в чем счастье (она произносит: 'сченстье')? Я не вем, не знаю. Но, все равно, я тоже желаю Вам счастья такого, какого вы сами хотите. А вы знаете?

- Какого счастья я сам себе желаю? Ну... Вот закончится война, и это будет счастье. Для всех, конечно. А для себя? Если меня не убьют или легко ранят, - это будет мое счастье. У нас есть хорошая песня. Девушка желает ( ему... - не нахожу нужного слова: парню, любимому, коханому, возлюбленному, кавалеру - все не то; ну, пусть так: желает своему близкому другу, 'сердечному пшияцелю', если смерти, то мгновенной, моментальной, если раны -небольшой. Пожелайте мне такого счастья, Ева. Вас Бог послушает, потому что вы, я знаю, очень добрая и хорошая.

- Не нужно, чтобы вас убило. Не нужно моментальне. Нет! Прошэ, обращается она тихо к родителям, - выпьем, чтобы пан остался жив и после войны приехал к нам в гости.

Она с детской настойчивостью упрашивает родителей: 'Прошэ! Прошэ!' Хозяева, мне показалось, смутились. Ясно: зачем им такой гость? Но все же выпили по глотку. Вино делает свое дело. Неуверенность и внутреннее напряжение постепенно проходят, настроение улучшается. Хозяева нахмурены, печальны, и мне жалко их.

- Не переживайте. После победы мы сразу уйдем из Польши, а из вашего дома уедем совсем скоро, вам станет лепей, лучше и, вообще, бардзо добже, очень хорошо.

Нет, - отвечает пан Богдан, - вы, 'советы', отсюда не уйдете и Польшу не отдадите. Нам всегда было трудно жить между великими державами. Кто был сильнее, тот и отрывал себе больший кусок Польши. Сколько польской крови пролито! И сколько еще будет пролито!

- В этой войне наша армия пролила за вашу свободу больше крови, чем вы ;ш нею вашу историю. Чем же вы недовольны? Тут пани Мария вышла из комнаты и позвала хозяина. Тогда я не думал, что пан Богдан видит дальше меня. Много лет спустя, вспоминая тот вечер, я представил себе, как там за дверью хозяйка

выговаривала мужу: 'Зачем ты раскрываешься? Перед кем? Перед этим

мальчишкой! Тебе известно, кто он? Вот сообщит он в свой НКВД, и всех нас вышлют в Сибирь!'

Я очень обрадовался уходу хозяев. Наконец мы посидим с Евой без свидетелей. И тогда мне захотелось, чтобы Сталин, действительно, не отдал Польшу. Пусть у нас будет еще одна союзная республика, как Литва или Эстония. Была же когда-то Жечь Посполита! Лишь бы после войны можно было ездить в Краков, как в Одессу или Ленинград.

Ева сидит за столом напротив, мягко улыбается и спрашивает, нравится ли мне военная служба.

Нет, не нравится. До войны я мечтал стать инженером. А теперь какие планы на будущее?

Какие теперь могут быть планы? Что будет завтра, и то не известно. Будет ли будущее у меня? Не уверен. Если выживу, то сразу же и составлю план. Через час после войны. Хотя... Знаете, Ева, начало плана у меня есть, приеду сюда, чтобы повидаться с вами. Вы же пригласили меня в гости! Не откажетесь? Не испугаетесь? Она не отвечает, только ободряюще улыбается. Ева, а какой у вас план?

Хочу стать доктором, как мои родители. Раз мы выпили за мое счастье, то запишу еще в план: стать счастливой. План хороший и вполне осуществимый.

Так, но сначала я хочу дождаться конца войны. Хочу убедиться, что немцев по справедливости накажут. Они виноваты.

О немцах Ева говорит крайне неприязненно. Причин для ненависти у нее много. Ее брата Юзефа немцы убили, а маму посадили в концлагерь лишь то, что дедушка Михал был еврей.

Ева считает, что большинство немцев - убийцы. Всех эсэсовцев и полицейских нужно посадить в те самые лагеря, которые они настроили в Польше:

Освенцим, Биркенау, Плашув, Майданек. А лучше, пусть русские сошлют всех их в Сибирь. Сибирь ведь большая, не так ли?