– Да, наверное.
– Если я буду тебе нужен, Фрэнни, ты знаешь, где меня найти.
– Хорошо, Джесс.
– Если тебе понадобятся деньги…
– Да.
– Свяжись со мной. Я не настаиваю, но… Я хочу тебя видеть.
– Хорошо, Джесс.
– До свидания, Фрэн.
– До свидания.
Когда она повесила трубку, у нее возникло ощущение, что осталась какая-то недоговоренность. Она задумалась. В конце разговора они впервые не сказали друг другу «Я люблю тебя». Это расстроило ее, и хотя она и велела себе не обращать внимания, но это не помогло.
Последним, около полудня, позвонил ее отец. Позавчера они вместе позавтракали, и он сказал ей, что беспокоится о Карле. Всю ночь она провела в гостиной, сосредоточенно изучая старые генеалогические записи. Около половины двенадцатого он зашел к ней и спросил, когда она поднимется наверх. Она ответила, что ей не спится. Она простудилась, – сказал Питер Фрэнни. У нее насморк. Когда он спросил ее, не выпьет ли она стакан горячего молока, она вообще ничего не ответила. На следующее утро он обнаружил ее спящей в кресле с книгой на коленях.
Когда она проснулась, то выглядела лучше и, похоже, немного пришла в себя, но простуда усилилась. Она воспротивилась его предложению вызвать доктора Эдмонтона. Потом она поставила себе горчичники на грудь и сказала, что чувствует улучшение.
Он позвонил как раз в тот момент, когда началась первая гроза. Пока она разговаривали, ей было видно, как время от времени молния вонзалась в воду. Каждый раз в трубке при этом раздавался легкий треск, словно иголка проигрывателя подскакивала на царапине.
– Сегодня она осталась в постели, – сказал Питер. – В конце концов она согласилась, чтобы Том Эдмонтон осмотрел ее.
– Он уже приходил?
– Только что ушел. Он думает, что у нее грипп.
– О Боже, – сказала Фрэнни, прикрыв глаза. – Это не шутки для женщины ее возраста.
– Это точно. Он выдержал паузу. – Я рассказал ему все, Фрэнни. О ребенке, о ссоре с Карлой. Том лечил тебя с младенчества, и он будет держать язык за зубами. Я хотел знать, могло ли все это стать причиной болезни Карлы. Он ответил нет. Грипп есть грипп.
– Что еще он говорит?
– Он сказал, что многие в округе больны. Какой-то особенно мерзкий вирус. Похоже, он пришел с юга. Им уже охвачен весь Нью-Йорк.
– Как она сейчас, папочка?
– Она в кровати, пьет сок и принимает таблетки, которые прописал Том. Я взял отгул, а завтра с ней придет посидеть миссис Холлидей. Ей хотелось, чтобы это была именно миссис Холлидей, потому что она собирается поработать вместе с ней над повесткой июльского собрания Исторического Общества. Я иногда думаю, что ей хочется умереть в упряжке.
– Как ты думаешь, не будет ли она возражать, если…
– В данный момент будет. Но дай ей время, Фрэн. Все образуется.
Теперь, четырьмя часами позже, Фрэнни усомнилась в этом. Может быть, если она откажется от ребенка, никто в городе никогда не разнюхает об этом. Впрочем, маловероятно. В маленьких городах у людей обычно бывает удивительно острое обоняние.
Накидывая на себя легкое пальто, она чувствовала, как в ней начинает зарождаться чувство вины. В последние дни перед ссорой ее мать выглядела очень измотанной. У нее были мешки под глазами, кожа выглядела слишком желтой, а седина в волосах стала еще более заметной, несмотря на то, что она регулярно красилась в парикмахерской. И все же…
Она была истеричкой, абсолютной истеричкой. Фрэнни спросила себя, какова же будет мера ее ответственности, если грипп матери перейдет в пневмонию. Или если она умрет. Господи, какая ужасная мысль. Это невозможно. Это невозможно, прошу тебя. Господи, разумеется, нет.
Мгновение она смотрела на него с отсутствующим видом, и в этот момент еще одна молния сверкнула за окном. Почти немедленно раздался зловещий раскат грома, заставивший ее подскочить на месте.
Подходя к телефону, она была уверена, что звонит ее отец.
Вряд ли он сможет сообщит ей что-нибудь обнадеживающее. Это как пирог, – подумала она. – Ответственность – это пирог. Своими добрыми делами ты можешь избавить себя от части ответственности, но ты просто дурачишь себя, если думаешь, что тебе не достанется под конец твоего собственного сочного и горького куска. И тебе придется съесть его до последней крошки.
– Алло?
На мгновение в трубке воцарилось молчание, и ей пришлось снова сказать «алло».
Тогда ее отец ответил: «Фрэн?» и его голос странно прервался. «Фрэнни?» Со все возрастающим ужасом она поняла, что он борется со слезами.
– Папочка? Что случилось? Что-то с мамой?
– Фрэнни, я сейчас заеду за тобой. Я… просто заеду за тобой и заберу тебя. Вот и все.
– С мамой все в порядке? – закричала она в трубку. Над «Харборсайдом» снова прогрохотал гром. Она начала плакать.
– Ответь мне, папочка!
– Ей стало хуже – вот все, что я знаю, – сказал Питер. – Через час после нашего с тобой разговора ей стало хуже. Поднялась температура. Она начала бредить. Я попытался поговорить с Томом… Рэйчел сказал мне, что его нет, что многие люди очень сильно больны… тогда я позвонил в Сэнфордский госпиталь, а они сказали, что обе скорые на вызовах, но они занесут Карлу в
– Успокойся, папочка. Успокойся. Успокойся. – Она снова разрыдалась. – Может, ты ее сам отвезешь?
– Нет… нет, они забрали ее пятнадцать минут назад. Боже мой, Фрэнни, там сзади было
– Ты можешь приехать, папочка? Ты можешь приехать сюда?
– Да, – ответил он. – Конечно.
– Я буду у парадного подъезда.
Она повесила трубку и сбежала вниз. «Ешь свой кусок пирога, – сказала она себе. Вкус ужасный, так что давай, ешь. Возьми еще один кусок. И еще. Ешь пирог, Фрэнни, до последней крошки».
Глава 20
Стью Редман был напуган.
Он смотрел в зарешеченное окно своего нового жилища в Стовингтоне, штат Вермонт. Перед ним открылся вид на небольшой городок далеко внизу; миниатюрные указатели бензозаправки, нечто вроде мельницы, главная улица, река, застава и, за пределами заставы, гранитная задница Зеленых гор.
Он был напуган, так как его новое жилище скорее походило на тюремную камеру, а не на больничную палату. Он был напуган, потому что Деннинджер исчез. Он не видел Деннинджера с тех пор, как весь этот сумасшедший цирк переехал из Атланты сюда. Дитц исчез вместе с ним. Стью подумал, что Деннинджер и Дитц больны, а возможно, уже и мертвы.
