– Уэйн там, Арлен?
– Ты имеешь ввиду Уэйна Стаки?
– Ну ведь не Джона Уэйна – он же умер.
– Ты хочешь сказать, что ты ни о чем не знаешь?
– Что я должен знать? Я на другом конце Америки. Эй, с ним все в порядке?
– Он в больнице с этим гриппозным вирусом. У нас его тут называют капитаном Шустриком. И нечего тут смеяться. Говорят, многие от него умерли. Люди боятся выходить на улицы. У нас сейчас шесть свободных столиков, а ты ведь знаешь, что у нас
– Как он себя чувствует?
– Кто же знает? Там целые палаты забиты людьми, и к ним не пускают посетителей. Дело плохо, Ларри. А вокруг полным-полно солдат.
– В увольнении?
– Солдаты в увольнении не носят с собой оружие и не разъезжают в конвойных грузовиках. Многие люди очень напуганы. Тебе повезло, что ты далеко отсюда.
– В новостях ничего об этом не было.
– У нас в газетах тут несколько раз писали о каком-то новом вирусе гриппа, и все. Но кое-кто говорит, что военные не уследили за одной из своих чумных пробирок. Не
– Просто слухи.
– А там, где ты сейчас, нет ничего похожего?
– Нет, – сказал он, а потом подумал о простуде своей матери. И не слишком ли многие чихали и кашляли в метро?
– Три минуты подошли к концу, – вмешалась телефонистка.
Ларри сказал:
– Ладно, я вернусь примерно через неделю, Арлен. Увидимся.
– Я счастлива. Всегда мечтала пройтись рядом со звездой.
– Отлично. Ну, счастливо.
– Ой, – вдруг вскрикнула она неожиданно. – Постой, Ларри, не вешай трубку!
– Что такое?
– Как хорошо, что я вспомнила! Я ведь
– И о чем вы говорили?
– Он оставил тебе конверт и сказал, чтобы я недельку подержала его в ящике для выручки или отдала тебе, если встречу.
– Что в конверте? – Он переложил трубку из одной руки в другую.
– Подожди минутку. Я посмотрю. – После секундной тишины раздался звук разрываемой бумаги. – Это чековая книжка. Первый Коммерческий Калифорнийский банк. На счету… ой! Больше тринадцати тысяч долларов. Если при встрече заплатишь только за себя, я размозжу тебе голову.
– В этом нет нужды, – сказал он, улыбаясь. – Сохрани это до моего приезда.
– Нет, я выброшу это в унитаз. Или нет, лучше я положу чековую книжку в конверт с нашими именами на нем. Тогда тебе не удастся одурачить меня и забрать все в одиночку.
– Я не собираюсь делать этого, радость моя.
Он повесил трубку и посмотрел на мелочь, рассыпанную на полочке под телефоном. Потом он взял четвертак и опустил его в прорезь. Спустя мгновение зазвонил телефон в квартире его матери. Наш первый импульс – поделиться хорошими новостями, второй – досадить ими другому человеку. Он думал – нет, не так: он верил – что подчиняется исключительно первому. Ему хотелось успокоить ее, сообщив, что он снова разбогател.
Улыбка постепенно сошла с его губ. К телефону никто не подходил. Может быть, в конце концов она решила пойти на работу. Он вспомнил о ее покрасневшем от жара лице, о том, как она чихала и кашляла. Нет, вряд ли она пошла бы, – подумал он. А в глубине души он подумал, что вряд ли у нее хватило бы сил пойти.
Он повесил трубку и машинально вынул четвертак из окошечка для возврата монет. Мелочь позванивала у него в руке, пока он шел. Потом он заметил такси и остановил его. Когда такси тронулось, закапал мелкий дождь.
Дверь была заперта, и постучав два или три раза, он убедил себя в том, что квартира пуста. У него не было ключа, и он уже собирался спуститься вниз к мистеру Фримену, но в этот момент он услышал за дверью тихий стон.
На двери квартиры его матери было три замка, но она никогда не запирала их все, и это несмотря на ее маниакальный страх перед пуэрториканцами. Ларри сильно толкнул дверь плечом, и она затрещала. Он толкнул снова, и замок подался. Дверь распахнулась и стукнулась о стену.
– Ма?
Опять этот стон.
В квартире стоял полумрак. На улице внезапно потемнело, и теперь раздавались мощные удары грома, звук дождя усилился. Окно в гостиной было наполовину открыто. Занавеска развевалась от ветра. Дождь проникал в окно, и на полу образовалась небольшая блестящая лужица.
– Ма, где ты?
Стон погромче. Он пошел на кухню, вновь загрохотал гром. Он чуть не споткнулся об нее. Она лежала на полу, наполовину вывалившись из двери спальни.
– Ма! Господи! Ма!
В горле ее клокотала слизь. Но самым ужасным – он никогда этого не забудет – было то, как двинулся ее глаз, чтобы взглянуть на него. Словно глаз борова на бойне. Лицо ее пылало от жара.
– Ларри?
– Сейчас положу тебя на кровать, ма.
Он наклонился, невероятным усилием подавил дрожь в коленях и поднял ее на руки. У нее был ужасный жар. Это напугало его. Нельзя долго иметь такую температуру и оставаться в живых. Должно быть, мозги жарятся у нее в голове.
Как бы в подтверждение его мысли, она ворчливо произнесла:
– Ларри, сходи за своим отцом. Он в баре.
– Успокойся, – сказал он ей в отчаянии. – Просто успокойся и спи, ма.
– Он в баре с этим фотографом! – резко выкрикнула она в сгустившиеся сумерки. Снаружи злобно ударил гром. Прохладный сквозняк из полуоткрытого окна в гостиной прошел по квартире. Словно в ответ на него, Элис начала дрожать, а руки ее покрылись гусиной кожей. Зубы ее застучали. В полутьме спальни ее лицо напоминало полную луну. Ларри уложил ее на кровать и накрыл одеялами, но она продолжала трястись в ознобе. Кожа лица была сухой.
–
Он пошел в гостиную, закрыл окно и приблизился к телефону. Справочные книги лежали на полочке внизу. Он нашел номер центральной больницы и набрал его. Вновь раздался удар грома. Блеск молнии превратил только что закрытое им окно в бело-голубой рентгеновский снимок. В спальне на последнем дыхании закричала его мать.
Раздался один гудок, потом жужжание, а потом щелчок. Механически отчетливый голос произнес:
– Вы позвонили в Главный Госпиталь. В настоящий момент все линии заняты. Не вешайте трубку, вам скоро ответят. Спасибо. Вы позвонили в Главный Госпиталь. В настоящий момент все линии заняты. Не вешайте трубку…
–
