принимать новоприбывших. Я пришел около половины девятого. ОНА НЕ ОТВЕТИЛА НА СТУК, И Я ВОШЕЛ.
Я подумал, что если она спит, то я просто уйду… но я хотел убедиться, что она не… не умерла или что-нибудь в этом роде… ведь ей
Ник ни разу не оторвал глаз от губ Глена.
– Но ее там вообще не оказалось. А это я нашел у нее на подушке. – Он протянул им листок бумаги. Крупным, дрожащим почерком там было написано:
Мне надо на какое-то время уйти. Я согрешила и возомнила, что знаю волю Бога. Моим грехом была ГОРДЫНЯ, и Он хочет, чтобы я опять обратилась к Нему.
Скоро я снова буду с вами, если будет на то Божья воля.
– Что же нам теперь делать? – спросил Стью. – Как ты думаешь, Ник?
Ник взял записку и перечитал ее. Потом он отдал ее Глену. Выражение боли исчезло с его лица, осталась только грусть.
– По-моему, нам надо перенести общий митинг на сегодняшний вечер, – сказал Глен.
Ник покачал головой. Он достал свой блокнот, что-то написал на страничке, вырвал ее и вручил Глену. Стью прочитал записку, заглянув Глену через плечо:
– Но ведь поднимется волнение… – начал Стью.
– Конечно, поднимется волнение, – сказал Глен. – Ник, не стоит ли нам по крайней мере устроить заседание комитета и обсудить проблему?
Ник нацарапал:
– Ну, мы можем организовать поисковый отряд. Она не могла уйти далеко.
Ник два раза обвел в кружок фразу:
– Конечно, нет! – воскликнул Стью. – Но мы не можем просто так бросить ее на произвол судьбы, Ник! У нее появилась какая-то вздорная идея, что она обидела Бога. Что, если она решит пойти в какие- нибудь проклятые заросли, как какой-то парень из Ветхого Завета?
Ник написал:
– Ну так пойдем за ней!
Глен положил руку Стью на плечо.
– Погоди минутку, Восточный Техас. Давай-ка рассмотрим подоплеку этого дела.
– К черту эту подоплеку! Я не вижу никакой подоплеки в том, чтобы позволить старой женщине бродить черт знает где день и ночь, пока она не умрет от солнечного удара или переохлаждения!
– Она не обычная старая женщина. Она – Матушка Абагейл, и здесь она выступает в роли местного Папы Римского. Если Папа решит отправиться в Иерусалим, разве правоверный католик станет отговаривать его?
– Черт возьми, но ты же понимаешь, что это не одно и то же!
– Нет, это как раз одно и то же. Во всяком случае, так считают жители Свободной Зоны. Стью, готов ли ты ответственно утверждать, что Бог и в самом деле не велел ей уйти в леса?
– Не-ееет… Но…
Все это время Ник что-то писал, а теперь он протянул листок Стью.
– Я схожу с ума, – сказал Стью. – Иногда мы говорим о ней, как о препятствии, которое надо преодолеть, как будто она – это затор на дороге. А иногда ты говоришь о ней так, словно она Папа Римский и не может ни в чем ошибиться, даже если захочет. Но я
– Стью, – мягко сказал Глен. – Ведь она сама решила уйти.
–
К полудню новость об исчезновении Матушки Абагейл распространилась. Как Ник и предсказывал, общим чувством оказалось скорбное смирение, а не тревога. Люди решили, что она ушла, чтобы молиться о Божьем наставлении, которое поможет всем выбрать правильный путь на общем митинге восемнадцатого августа.
– Не хочу богохульствовать, называя ее Богом, – сказал Глен во время скромного ленча в парке, – но она является чем-то вроде Его доверенного представителя. Вы можете определить силу общественной веры, пронаблюдав, насколько эта вера ослабевает, когда исчезает ее эмпирический объект.
– Повтори-ка еще раз.
– Когда Моисей разбил золотого тельца, евреи перестали ему поклоняться. Но Христос удалился позавтракать уже на две тысячи лет, а люди не только верят в Его учение – они живут и умирают, не сомневаясь в том, что в конце концов Он придет. Вот именно так Свободная Зона и относится к Матушке Абагейл. Эти люди абсолютно уверены, что она вернется. Ты с ними разговаривал?
– Да, – сказал Стью. – Не могу в это поверить. Старая женщина разгуливает неизвестно где, а все думают о том, успеет ли она произнести Десять Заповедей на каменных табличках к общему митингу.
– Может быть, и успеет, – сказал Глен угрюмо. – Так или иначе, так думают далеко не все. Ральф Брентнер, например, вырывает свои волосы с корнем.
– Молодец Ральф. – Он пристально посмотрел на Глена. – Ну а ты, лысый? Ты-то сам что думаешь?
– Прошу тебя не называть меня так. Это не вполне достойно. Но я скажу тебе… это немного забавно, но Старина Восточный Техас оказался куда более невосприимчивым к Божьим чарам, которыми она околдовала все общество, чем агностик-социолог. Я думаю, она вернется. Что думает Фрэнни?
– Не знаю. Я вообще не видел ее сегодня утром. Наверное, ест кузнечиков с медом вместе с Матушкой Абагейл. Господи, Глен, я так надеюсь, что с нашей старой леди все в порядке.
Фрэн даже не знала, что Матушка Абагейл ушла. Утро она провела в библиотеке, читая литературу по садоводству. И она оказалась не единственным читателем. Она заметила еще двух-трех человек с книгами по фермерству, очкастого молодого человека, сосредоточенно изучавшего книгу «Семь независимых источников энергии для вашего дома», и хорошенькую светловолосую девушку лет четырнадцати с потрепанной книжкой в бумажной обложке под названием «Шестьсот простых рецептов».
Она ушла из библиотеки около полудня и отправилась домой по Уолнат Стрит. По дороге она встретила Ширли Хэммет, женщину, которая путешествовала вместе с Дайной, Сюзан и Патти Крюгер. С тех пор Ширли стало значительно лучше. Теперь она выглядела как проворная и симпатичная городская кумушка.
Она остановилась, чтобы поздороваться с Фрэн.
– Как вы думаете, когда она вернется? Я у всех спрашиваю. Если бы в городе была газета, я бы написала туда письмо с просьбой провести опрос населения. Что-нибудь вроде: «Что вы думаете о позиции сенатора Бангхоула по поводу истощения запасов нефти?» Понимаете?
– Кто вернется?
– Матушка Абагейл, разумеется. Да вы что, девушка, с луны свалились?
– В чем, собственно, дело? – спросила Фрэнни с тревогой. – Что случилось?
