Она заметила, что Стью тоже был на ногах. И Глен Бэйтмен, и Перион.
– Марк заболел, – сказал Гарольд.
– Заболел? – переспросила она, и до нее донесся тихий стон с того места, где стояли двое мужчин и Перион. Фрэнни почувствовала, как ее захлестывает черный ужас. Больше всего на свете они боялась болезней.
– Это не… грипп, Гарольд? – спросила она, потому что если Марк с запозданием подцепил Капитана Шустрика, то это значило, что с каждым из них может случиться то же самое.
– Нет, это не грипп. Ничего похожего. Фрэн, ты ела этим вечером консервированные устрицы? Или, может быть, во время ленча?
Она попыталась сосредоточиться.
– Да, я съела несколько штук и за ленчем, и за ужином, – сказала она. – Вкус у них был прекрасный. Я очень люблю устрицы. Это пищевое отравление?
– Фрэн, я просто спрашиваю. Никто не знает, что это такое. Доктора нет дома. Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?
– В порядке, только спать хочется. – Но спать ей больше не хотелось. Еще один стон донесся с противоположной стороны лагеря.
– Глен думает, что это аппендицит, – сказал Гарольд.
–
Гарольд только кисло улыбнулся и кивнул.
Фрэн поднялась и подошла к остальным. Гарольд последовал за ней печальной тенью.
– Нам надо как-то помочь ему, – сказала Перион. Голос ее звучал механически, словно она уже множество раз повторила эту фразу. Фрэн посмотрела на Глена, лицо которого выглядело бледным и постаревшим.
– Гарольд сказал, вы считаете, что это аппендицит? – спросила она.
– Я не знаю, – сказал Глен расстроенным и испуганным голосом. – Конечно, симптомы налицо: у него жар, живот напряжен и вздут, прикосновения причиняют боль…
– Нам надо как-то помочь ему, – снова сказала Перион и разрыдалась.
Глен дотронулся до живота Марка, и тот закричал от боли. Глен отдернул руку так быстро, словно прикоснулся к раскаленной плите, и посмотрел на Стью и Гарольда с плохо скрываемой паникой.
– Что вы можете предложить, джентльмены?
Гарольд стоял неподвижно, и его кадык ходил взад и вперед, словно в горле у него что-то застряло. Наконец он выпалил:
– Дайте ему немного аспирина.
Перион, сквозь слезы смотревшая на Марка, резко обернулась к Гарольду.
– Аспирин? – спросила она тоном яростного удивления. –
Гарольд засунул руки в карманы и посмотрел на нее с несчастным видом, покорно снося упреки.
– Но Гарольд прав, – сказал Стью очень мягко. – В данный момент ничего, кроме аспирина, у нас нет, Перион. Сколько сейчас времени?
– Вы просто
– Четверть третьего, – сказала Фрэнни.
– А если он
– Оставь их в покое. Пери, – сказал Марк слабым голосом. – Они делают, что могут. Если боль не прекратится, я так или иначе умру. Дайте мне аспирина. Что угодно.
– Я принесу, – сказал Гарольд. – У меня есть немного в рюкзаке. Очищенный, – добавил он, словно надеясь на одобрение.
– Нам надо как-то помочь ему, – вернулась Перион к своему заклинанию.
Стью отвел в сторону Глена и Фрэнни.
– У вас есть какие-нибудь идеи? – спросил он тихо. – У
Глен вздохнул.
– Может быть, просто кишечник переполнен. Слишком часто мы едим всухомятку. У него подействует живот, и все пройдет.
Фрэнни покачала головой.
– Я так не думаю. Если бы дело было в кишечнике, у него не было бы жара. Да и живот не вздулся бы.
Казалось, будто в животе у Марка за ночь выросла целая опухоль. От этой мысли ей стало не по себе. Она не помнила, когда в последний раз (за исключением снов) ей приходилось испытывать такой страх. Как там Гарольд сказал? Доктора нет дома. Как это точно. Как это ужасно точно. Господи, как они одиноки. Как далеко они ушли по канату, под которым кто-то забыл натянуть страховочную сетку. Она перевела глаза с напряженного лица Глена на лицо Стью. И там и там она увидела глубокую боль. В каком-то смысле, – предположила Фрэнни, – так оно и было.
– Что мы будем делать? – безнадежно спросила Фрэнни. Она думала о своем ребенке, и снова и снова в ее мозгу звучал один и тот же вопрос:
Позади нее вновь закричал Марк, словно возвещая ей ужасное пророчество, и она почувствовала к нему ненависть.
Они переглянулись в пульсирующей темноте.
6 июля, 1990
После недолгих уговоров мистер Бэйтмен согласился ехать с нами. Он заявил, что после всех своих статей («Я пишу их умными словами, чтобы никто не мог догадаться, насколько они примитивны», – сказал он) и после того, как он в течение двадцати лет отравлял студентам жизнь своей социологией, он решил, что не имеет права упустить такую возможность.
Стью спросил, какую возможность он имеет в виду.
«По-моему, это должно быть ясно, – сказал Гарольд своим НЕВЫНОСИМО ВЫСОКОМЕРНЫМ тоном (иногда Гарольд бывает милым, но часто он превращается в
«Пожалуйста, называй меня Гленом», – сказал он очень спокойно, но Гарольд так на него посмотрел, словно он обвинил его в какой-нибудь социальной аномалии.
«
Ну, короче говоря, Глен согласился, что в основном это так, но добавил: «У меня также есть несколько своих теорий, которые я хочу подтвердить или опровергнуть. Я, например, не верю, что человек, возродившийся из пепла супергриппа, будет чем-нибудь отличаться от человека с истоков Нила с костью в носу и с женщиной, которую он держит за волосы. Такова одна из теорий».
Стью сказал своим всегдашним спокойным тоном:
«Потому что все лежит под ногами и только ждет, чтобы его подобрали снова». Он выглядел таким мрачным, когда говорил это, что я удивилась, и даже Гарольд посмотрел на него с некоторым интересом.
Но Глен кивнул и сказал:
«Правильно. Общество технологий, так сказать, освободило площадку, но забыло унести с собой
