разлагающаяся жизнь. Посему не кажется книжными слова столичного бомжа, обитающего на помойке: 'Человек - он скотина самая дремучая и бесполезная... Человек вообще дрянь, а русский - в особенности! А москвич - трижды дрянь! У этого вообще остался один желудок - жрать, жрать, жрать! Вот и пусть себе обитает в железной клетке, заслужил...' ('Свадьба с приданым').
Нет, это не фантастический реализм, не натурализм, не фантасмагория. Романист пишет жизнь такой, как она есть. Никакой фантазии не угнаться за метаморфозами реальной действительности. В этом суть.
Не менее унылые картины вымороченного времени характеризуют и столичную литературную элиту. Чуя надвигающуюся катастрофу, она в метаниях и судорогах изыскивает все новые - иногда самые причудливые - возможности удержаться на плаву, не брезгуя при сем никакими способами - каждый интригует против каждого и все противостоят всем, что зело выгодно правящему режиму, стремящемуся превратить русский народ в панургово стадо. Между тем ее, элиту, раздирают склоки, мстительная зависть и мелкие страсти. Она становится жалкой и смешной. И падкой на лауреатство, дворянские титулы и липовые ученые звания (иногда встречаешь на улице знакомого стихотворца Ивана родом из деревни Вареники, а он уже и не Иван, а его сиятельство граф или барон - и справка имеется. А некогда популярный прозаик - лауреат мыслимых и немыслимых премий - давно потерял счет скольких и каких самопровозглашенных академий он состоит членом).
Тем временем настоящая литература оттеснена на задворки - не до нее... Проще говоря, именно на писателях заметно общее падение культуры.
Что же происходит с р у с с к о й литературной 'элитой' и вообще с творческой интеллигенцией, призванной не только отражать, но и укреплять духовную и нравственную силу общества, национальное самосознание народа? Это из коренных вопросов, требующих незамедлительного ответа.
В этом контексте самое удивительное то, что сплошь атеистическая литературная 'элита' в мгновение ока стала сплошь церковно религиозной, превратив высокие заповеди Христа в моду, опощляя и извращая их. Этим не преминули вопользоваться деструктивные силы, понимая, что верующими легче управлять. Тем более, что христианская религия выдвигает на первый план смирение, заботу о потустороннем мире и таким образом отрывает от насущных проблем земного бытия, сковывает дух и ослабляет интеллектуальную силу и нравственную непреклонность народа... Между тем настоящая Вера - это великое созидательное начало... Нельзя сделаться верующим в одночасье, приспосабливаясь к политической конъюнктуре. Это лицемерие, порождающее святош, применительно к нашему случаю.
Разрушение главных экономических, социальных и нравственных опор Отечества, паралич народного сознания и чувства национального достоинства по-разному сказались 'не могли не сказаться' и на воззрениях писателей. Не избежал этого и Проскурин. С одной стороны, он всячески приветствует огромные достижения - в государственном, правовом, социальном и культурном строительстве и т.д. советской России, а с другой - в его сочинениях девяностых годов, хотя невнятно и приглушенно звучат отголоски монархических упований как утраченной перспективы поступательного развития России. Но как показало время, это был момент выхода сознания из тупика, в котором сказались мыслящие люди, а отнюдь не убеждение его. Далее. Им же всячески приветствуются достижения народовластия во всех сферах жизни и в то же время тезисно декларируется неприятие личности и деятельности В.И. Ленина как основоположника этого народовластия, хотя Сталину отдается должное, как величайшему государственному деятелю, мыслителю и собирателю российских земель.
Особо подчеркнем, что это не убеждение Проскурина, о чем свидетельствует вся его жизнь и творчество, но известная погрешность, которая проявляется и в публицистических пассажах романа 'Число зверя', не влияющих на его концепцию.
Между тем в этих воззренческих противоречиях зарождается и крепнет идея абсолютного неприятия антинародного 'демократического' режима, разоблачению которого посвящено ряд рассказов, а также большой цикл повестей 'Мужчины белых ночей' (2001 г.).
Не забудем, что литературное произведение есть то, чем оно является в данный момент, то есть каким его задумал и исполнил творец, а вовсе не таким, каким хотелось бы нам видеть его. К тому же непреходящий пафос явления искусства нельзя свести ни к идейно-тематическому содержанию, ни к верной передаче исторических фактов и событий, ни, наконец, к технологии художественных приемов как таковых. Искусство дышит полной и интенсивной жизнью, воссоздавая человека в его целостности и диалектическом единстве желаний, страстей и прочее. Бесспорно, подлинная ценность крупного художественного произведения не всегда четко проявляется, особенно в период его появления в свет, ибо представляет собой весьма сложное, многогранное творение. Так от 'Числа зверя', как крупного явления литературы, протягиваются нити к жизни и к человеку, а содержание и смысл его обобщений связаны с неодинаковой степенью их постижения.
***
Прозу Проскурина отличает искренность и правдолюбие, что далеко не всем нравится. Для большинства писателей и критиков, освободивших свой интеллект от тяжелой умственной работы и обременительных нравственных принципов, он сложен и философичен, а потому неинтересен. Тем более, что, начиная с 70-х годов, довольно критически оценивал не только деловые и моральные качества главных действующих лиц кремлевской камарильи, но и иные социалистические идеи, подпитывающие русофобские тенденции - и не делал из этого секрета. Не потому ли пафос позднего проскуринского творчества с его стремлением приблизиться к недрам народной жизни, понять исторические причины трудной судьбы России - как-то не вписывается в литературный процесс последней четверти века.
С углублением общественно-политического кризиса, равно как резкого падения общего уровня постсоветского общества все чаще художником овладевает разочарование и горечь. А когда их гнет ослабевает, - он с любопытством наблюдает за извивами замысловатых жизненных перепетий и пестрой мозаикой литературных нравов, невольно вызывающих у него мефистофельскую усмешку.
Нет, он никого не осуждает, он терпим к недостаткам и слабостям окружающих и соратников по перу, знает цену порокам и заблуждениям. Он просто размышляет, пристально вглядывается в лица и судьбы, и, может быть, спонтанно, неосознанно коллекционирует характеры как поразительные жизненные документы смутного времени. А в глубинах сознания рождаются новые сюжеты и толпятся еще не ясные, но какие-то странные полуфантастические фигуры... Так вслед за романом 'Число зверя' зреют новые замыслы, которые воплотятся в цикле повестей 'Мужчины белых ночей' (2001 г.).
***
Жизнь не баловала его. Но ничто не могло ослабить силу духа, сковать его волю и темперамент. Он тратил свой путь, порою усеянный острыми каменьями, и создавал творения, приобщившие его к сонму выдающихся художников слова. Он сознавал, что ему выпал нелегкий жребий, но это не ослабляло его творческую энергию. 'Правду моих книг, - говорил Петр Лукич, - поймут и примут не скоро, она наглухо закрыта, казалось бы, под тупой объективностью. Я ни в левых, ни в правых, я стараюсь быть там, где чувствуют истину'. Такое далеко не всем нравится. Дружба между писателями это особый тип человеческих отношений, напоминающих собой фальшивую монету, которой обмениваются лицемеры. Проскурин сполна испытал прелесть как раз такой дружбы в лице профессиональной патриотической элиты. Об этом он поведал в личной беседе в январе 2001 года. Его рассказ великолепен по силе иронии, подкрашенной спокойной проскуринской мудростью.
'В ноябре прошел внеочередной, IV съезд МСПС (Международного сообщества писательских союзов). Председатель МСПС Тимур Пулатов разворовал все, что было возможно и даже невозможно украсть - знаменитое здание Союза писателей (Дом Ростовых) он тоже ухитрился загнать за солидный куш. Кроме того, этот абсолютно бескультурный, дикий азиат из Бухары установил на подвластном ему клочке земли в самом центре Москвы, непререкаемую байскую власть, обзавелся гаремом, издевался над сотрудниками, вершил над ними суд и расправу...
Теперь решили его свергнуть и поставить другого: вначале мне позвонил Ларионов, затем Бондарев и Михалков и предложили на год, другой согласиться занять этот пост, подобрать хорошую команду и оздоровить обстановку в МСПС. Правда, потом, в решающий момент, в борьбу ввязались проженные бюрократы советского разлива, прошедшие закулисную практику интриг на самом высшем уровне. Подал голос и профессиональный патриот, 'многотрудолюбивый' Ганичев, который решительно выступил против моей кандидатуры и предложил на этот пост Феликса Кузнецова, человека еще более поднаторевшего в
