словно разбегался перед прыжком в высоту. В результате скоростенка у него была аховая. Следом за ним семенил тучный мужчина в генеральском мундире. Мелькание малиновых лампасов насмешило бы меня, случись все в ином месте и в иное время. Сейчас же я только облегченно вздохнул. Я был не один, и это вселяло надежду. Смешную, совершенно алогичную, но надежду. Тонуть коллективом ничуть не веселее, чем в одиночку, — возможно, даже страшнее, но поначалу мы все заблуждаемся.

Я прикинул, что народу тут человек двадцать или тридцать. Со мной их было чуть больше. Мы неслись, как стадо обезьян, удирающих от леопарда. Время пятилось, а мы удирали. Вернее сказать, со временем дело обстояло сложнее. Засыхающие моря первоначально превращаются в болото, а любое болото — это прежде всего первостатейное амбре и полчища кровососов. Ничего похожего здесь не наблюдалось. Просто откуда ни возьмись появилась вода, и все эти музейные экспонаты стали оживать. А может быть… То есть, вполне допустима такая идея, что время как шло, так и шло, а вот я с горсткой других неудачников вдруг побрел навстречу течению — да еще наискосок.

Интересно, что происходит с теми, кто идет против времени да еще наискосок? Я хочу сказать, что происходит с ними в конце концов?.. Впрочем, ни о чем подобном я, конечно, не думал в эту минуту. Я просто бежал со всех ног. Как говорится, спасался бегством. Почему бы и нет? При Аустерлице тоже драпали заячьим драпом — и не одиночки вроде меня, а десятки тысяч вооруженных до зубов вояк. Вероятно, во все времена и во всех странах те или иные полководцы вынуждены были отступать. Всю жизнь человечество то наступало, то отступало, перетаптывалось взад-вперед, то преследуя, то петляя. Глупое времяпровождение, если вдуматься, но какой-то азарт в этом, наверное, есть. Дети играют в ляпы — догоняют, ляпают и убегают. Взрослые, как известно, происходят из тех же детей. Так что связь и некая убогонькая тенденция налицо. Да, братцы мои, — налицо!..

Кто бегал по мелководью — знает, до чего запышливое это занятие. Очень быстро я выдохся. Лампасы генерала пару минут мелькали где-то сбоку, а потом пропали. Мне хотелось думать, что я обогнал его, но скорее всего все вышло иначе. Хрипящие и оглушенные стуком собственных сердец, мы влетели в какой-то гулкий грот и, тесня друг дружку, помчались кривым коридорчиком.

Кто-то впереди радостно взвизгнул. Может быть, ударившись о низкий свод и приняв всполохи в глазах за близкое спасение. Но нет, кажется, действительно спасение маячило где-то рядом. Иначе не оживились бы так мои попутчики. Мы все теперь были единым стадом, и органы чувств у нас были объединенные, стадные. Заскрипела оттираемая телами дверь на пружинах, и мы стали тесно утрамбовываться в загадочную комнатушку.

— Да не сюда же, черти! В ванну… В ванну лезьте! Там выход.

«В ванну, а там выход, — машинально повторил я. — Выход и спасение в некой ванне…»

Абсурдность происходящего дошла до сознания не сразу. Это оказалось действительно ванной. Я нашарил чугунные края, ногами ступил на эмалированную поверхность. Человек, сопевший впереди меня, куда-то пропал. Я попробовал наклониться и ударился лбом о рукоятку крана.

— Лезь же! Чего топчешься!

— Куда?! — яростно огрызнулся я. Руки щупали по сторонам, но выхода не находили.

— Куда-куда!.. В сливное отверстие, конечно!

— Дайте ему по ушам, чтоб не телился! — сердито зашипели во тьме. Правая нога чуть надавила в том месте, где по моим расчетам находилось сливное отверстие. «Что за чушь? Они издеваются?» Я силился понять, куда же исчезли мои предшественники, но мысли тупыми бревнами крутились в водовороте, на мгновения превращаясь в аллигаторов, раздражено покусывая друг дружку зубками.

Однажды, когда пробка в доме куда-то подевалась, я мылся в ванной, заткнув сливное отверстие пяткой. Было не очень удобно, но в общем все обошлось и я покинул ванную чистым. Сейчас от меня хотели чего-то иного.

— Нашел отверстие?

— Ну?

— Баранки гну! — рявкнули за спиной, но советчик, оказавшийся рядом, решил проявить терпение.

— Да не орите вы! Он же совсем растеряется… Послушай, вот в этот сток и надо пролезть. Ты, главное, постарайся. Поначалу кажется узко, но если поднажать да изловчиться, все получится.

Кто-то в темноте пошловато загыгыкал. Я постарался не обращать на хихиканье внимания.

— Как же я пройду туда?

— Все прошли, и ты пройдешь. Главное, попробуй…

Я поднажал, я даже крякнул от натуги, и правая нога в самом деле проскочила. Черт возьми! Я даже не сообразил толком, как это произошло. Раз — и все. Колено еще торчало наружу, а все прочее было уже там.

— Ну как? Вышло?

— Точнее сказать, вошло…

И снова в спину зашипели.

— От, балагур! Тянет резину и не стесняется!.. Эй, удалец, за тобой еще люди. И море вот-вот доберется.

Я не стал отвечать. Тем более, что дальше дело пошло бодрее. Я просунул вторую ногу, поднатужился, втиснулся по пояс, а потом и по грудь. Несколько хуже было с головой — все-таки череп — штука костяная, твердая, но и тут я в конце концов справился. Чуть впереди меня кто-то мучительно и медленно полз. Не крот и не крыса, — человек. Так же мучительно и медленно полз за ним я. Должно быть, мы напоминали дождевых червей. Только с руками и ногами, но таких же гибких, склизких и грязных. Перемещаясь по хлюпающему тоннелю, я все еще пытался рассуждать. Море и время — ладно, но как быть с водостоком? Труба от силы — сантиметров семь или десять в диаметре. Одно мое предплечье куда толще. Я не говорю о туловище. Я не говорю о животе! А тот генерал? Неужели и он ползет вместе с нами?

И снова я проморгал ответственный момент. Довольно грубо меня ухватили за ногу и дернули.

— Наверх же, олух!

Труба разветвлялась, и, должно быть, дернувший меня за ногу был прав. Во всяком случае я не стал спорить и решил поверить ему на слово. А через пару минут я уже сидел в ванне. Перепачканное лицо, волосы, оскверненные какой-то слизью, измятая одежда. И все равно я чувствовал огромное облегчение. Все кончилось. Перебродив, компот трансформировался в вино. Я сидел в собственной ванне, я слышал приглушенную ругань соседей. Мгла окружала со всех сторон, но я не сомневался: события перебросили незадачливого путешественника на родину, домой. В отличие от многих бродяг я люблю путешествовать с одним непременным условием — всегда возвращаться. В данном случае я перехитрил всех и даже самого себя. Холод, который я предсказывал на завтра, уже миновал. Пространство, вобравшее меня, причислялось уже к иному времени. Здешнее время еще хранило тепло. Еще или уже…

Разумеется, я отправился в гости. Выпасть из законного времени — в каком-то смысле означает потерять себя. Если это происходит в коллективе, можно укрыться в безлюдных пещерах, если потеря настигает в одиночестве, значит, бьет час выходить в люди. Именно там — в вереницах необязательных разговоров, среди пирамидальных салатных холмов и лениво-безучастных тортов вдруг обнаруживаешь с удивлением свое крохотное «я». И возвращается былая запальчивость, возрождается тяга к несбыточному, приходит знание того, что ложка — существо одноклеточное и по роду своему мужское, а вилка — напротив, обязательно дама — с грациозно изогнутой спинкой, всегда вприщур и остро нацеленная, готовая прижать и ужалить. И только в гостях взираешь на часы с оттенком снисходительности. То, что может все, не в состоянии уничтожить таинство посиделок. Ради этого я хожу в гости. И по этой же причине не беру с собой фотоаппарата.

Когда-то я любил снимать публику на дымчато-голубые ленты. Дырочки перфорации вызывали во мне священный трепет. Я закупал бездну фотомелочей и спешил запереться в своей крохотной, подсвеченной красным фонарем лаборатории. Но с некоторых пор любовь моя несколько приувяла. Я заподозрил, что дни