повернул ключ зажигания.

— Куда едем? — поинтересовался Таранов, когда тронулись.

— В одно веселое заведение, — усмехнулся экс-кагэбэшник. — У бывшей моей конторы имеется небольшая секретная база на Валдае, построенная специально по моему заказу для моего отдела. Когда начался бардак, я все документы о наличии этой базы тихонько уничтожил. Теперь о ее существовании знаю я один. База так замаскирована, что найти ее случайному человеку практически невозможно.

Там мы с тобой и обоснуемся. Там есть все необходимое для наших игр.

...Боль раскаленными иглами вонзалась в мозг. Она казалась невыносимой. Алекс катался по земле, выл, грыз собственные руки. Но боль не отступала, не становилась слабее. В мире не было ничего, кроме этой боли. Сознание мутилось. И только голос Вадима прорывался в него сквозь кровавую пелену мучения. Алекс не понимал слов, которые произносил Учитель, но смысл их сводился к одному: раскаленные иглы боли должны пронзить какой-то Барьер... барьер... барьер...

...Жрать. Жрать и спать. Набить чем попало — хоть землей, хоть чем — конвульсивно ноющий, невыносимо сосущий, сотрясающий тело спазмами желудок и завалиться вмертвую спать... Только спать, всегда спать, никогда не просыпаться, пусть это смерть... Но спать нельзя! За спиной обжигающий ремень Учителя, а впереди — зверь! Огромный, страшный, оскаливший зубы зверь, с чьих желтых  клыков капает зловонная слюна, а смрадное дыхание все ближе, ближе... И невозможно поверить, что это чудище — просто собака! Нет, это не обычный пес, это кошмарный Цербер, страж врат Ада! Бежать... Но жесток ремень Учителя, грозен и резок его окрик! Драться! Но Цербера невозможно победить, он бессмертен... Смертен! Учителю лучше знать! Зверь, жутко рыча, бросается на него, но не менее жутким зверем бросается навстречу Алекс... Что это?! Хрустят шейные позвонки, грозный Цербер летит, отброшенный прочь, как грязная половая тряпка... Кровь на руках... Кровоточащие кисти... Их лучше зализать языком, по обы-чаю животных... Вот раны уже и зарубцевались... Не так уж и страшно разят клыки Цербера! Пальцы человеческого существа куда страшнее!

Летающие тарелки! Нет, не те, откуда вылезают покрытые зеленой шерстью плюгавые пришельцы, выдуманные слабоумными придурками, а настоящие металлические диски, каждый — величиной с блюдце! Они сами — живые существа! Они атакуют, и нет от них спасения, ибо каждый удар такого летящего блюдца сшибет с ног, покалечит, а остальные навалятся кучей, добьют! А за спиной — Учитель, чья жизнь в сотни раз дороже твоей и которого ты обязан спасти, прикрыть собой! Как?! Но в руках — верный автомат Калашникова, а рядом — целая куча снаряженных рожков к нему! И вот уже грохочут очереди, и страшные. стальные враги, на лету сбиваемые пулями, бессильно валятся в траву...

Боль, снова боль! Но раскаленные иглы ее уже не так ужасны, они словно проходят сквозь тот самый Барьер, который приказал преодолеть Учитель. Проходят, проходят, все больше этих игл вонзается в Барьер. Барьер истончается, становится проницаемым, почти не ощущаемым, эфемерным. И вместе с ним исчезает боль... И приходит наконец Великий Покой... Он заливает теплым благостным потоком все тело, потом душу, потом мозг... И растворяется в этом потоке сама сущность твоя... Великий Покой... Нирвана... Смерть...

Алекс проснулся ярким солнечным утром. Он лежал в незнакомой кровати, а над ним склонялось озабоченное, но довольное лицо тренера.

— Вадим Андреевич? Сколько я спал? — спросил Таранов встревоженно.

— Трое суток, — Вадим улыбнулся. — Это нормально, ты должен был восстановиться. Жрать хочешь?

— Как зверь.

— Сейчас пожрем. Да так, как в лучших ресторанах не кормят! Я, знаешь ли, гурман и отменный кулинар. А ты заслужил славный праздничный стол! Особенно если учесть, что последнее время тебе пришлось питаться исключительно собачьими отбросами.

— Что? — Алекс привстал. — А сколько... сколько это продолжалось?

— Два месяца. Ты наверняка не помнишь, но мы начали работать сразу, как только приехали. Я ввел тебе наркотик... И дальше — понеслось!... Гипноз, тренировки, болевые шоки... весь набор. Не помнишь?

— Я действительно мало что помню. Какие-то чудовища, космические агрессоры... Это были глюки?

— Нет, хотя реальные события ты воспринимал через призму галлюцинаций.

— Мне кажется, я умирал... и умер.

— Ты умирал, и не раз. Но выжил! И мы победили!

— Значит, теперь я — сверхбоец?

— А ты протестируй себя, — хитро сощурился Вадим.— Прочувствуй свой организм, попробуй. И убедись.

Алекс поднял руку, сжал кулак, осмотрел. Вроде ничего особенного. Никаких особых ощущений. Хотя...

— Хочешь ударить? — спросил Вадим. — Я догадывался, что захочешь. Вон, в углу кирпичи лежат. Врежь.

Таранов легко вскочил с койки, подошел к стопке кирпичей, неуверенно взял один, взвесил на ладони.

— Смелее! — подбодрил Вадим.

Левой рукой Алекс подбросил кирпич, а правой саданул по нему. Кирпич распался в воздухе, на пол грохнулись уже две его половинки.

— Убедился? — усмехнулся Вадим.

Таранов с сомнением разглядывал свой кулак. На нем не было ни царапинки. Ни боли, ни ломоты в костяшках Таранов тоже не чувствовал.

— Все еще не веришь? — Вадим встал. — Что ж, пойдем в зал, если ты можешь еще чуток потерпеть со жратвой. Помнишь, какой я боец? Так вот лупить тебя я буду всерьез, насмерть, а ты... постарайся не очень ушибить меня, Ладно?

Алекс медленно пошел следом за тренером. Вадим в рукопашном бою непревзойденный ас — Таранов это знал. Неужели он сможет хотя бы на равных... Но все оказалось удивительно просто. Вадим нападал всерьез, это чувствовалось — видно, он сам хотел убедиться в возможностях ученика. Молниеносные выпады бывшего кагэбэшника, казалось, невозможно было даже увидеть, не то что избежать их — так они были стремительны. Однако Таранов легко уворачивался, блокировал и ловил тренера на самые элементарные броски — тот только по залу летал, грохаясь время от времени об татами то спиной, то одним боком, то другим. Много раз Алекс мог провести нокаутирующий удар, но не наносил его, лишь обозначал. Схватка напоминала ему игру.

— Ну хватит! — сказал Вадим, в очередной раз поднимаясь с пола, — Убедился? Или хочешь еще сходить в тир, пострелять?

— В тир — потом! — объявил Алекс. — Сначала поесть. Сюкся осень кусать хосет.

Сашка чувствовал небывалый душевный подъем. Он думал о Любе. Милая моя... Теперь ты будешь отомщена, жестоко отомщена! Теперь тебе не стыдно будет опереться на ЭТУ руку!

Инга... Мысль о ней вызывала тупую душевную боль. Вспоминалась ее красота, ее восхитительное тело, ее страстность... Ну да вопрос об Инге теперь можно будет решить без проблем. Алекс хищно улыбнулся своим думам.