…Он поразительно напоминал ей Первого. Вожатого-инструктора из детского лагеря, утонувшего в водах озера Красивое (высохни оно до дна). Самое сладкое и одновременно самое горькое воспоминание. Слаще и горче, чем даже память о Вадиме. Наверное, потому, что годков ей тогда было всего пятнадцать… а значит — и психотравма глубже. Психотравма, несовместимая с рассудком…

Нет, напоминал не лицом. Лицо Терминатора было спрятано под куском фланели с вырезами для глаз и рта (на затылке эту простенькую маску держали две пары завязок). Было в этом мужике что-то неуловимое — в голосе, в манере говорить, в манере двигаться. Была в нем стать. И еще — фигура атлета. А также, что особенно важно, внутренняя культура… Нашла время, дура! — твердила себе Марина. Нашла время сходить с ума! И ничего не могла с собой поделать.

На душе было светло…

— Все хорошо, девушка, — сказал Терминатор. — Можете больше ничего не бояться. Я вам плохого не сделаю.

— Мне кажется, когда хотят сделать хорошее, не прячут лицо.

Марина ехала на лошади — впервые в жизни. Как аттракцион — если забыть о том, что было, и не думать о том, что будет. Она поначалу отказывалась, просила вместо себя посадить учителя, который был вымотан так, что смотреть жалко. Терминатор только плечами (плечищами!) пожал. Руки маньяка он привязал к седлу, а сам повел лошадь за узду. Нож, разумеется, отобрал…

— Я не прячу лицо. У меня его просто нет, чтоб было понятно… Но в остальном — я не призрак, не бойтесь. Я здесь… просто сторож, — он протянул Марине свой дробовик. — Возьми. Это тебя успокоит…

Вдоль лесополосы густыми клочьями висел туман, скрывая от любопытных глаз странную процессию. Впрочем, ехали недолго.

— Вот мы и дома, — сказал сторож, обращаясь больше к животным, чем к людям.

Домом оказался старый троллейбус без колёс, стоящий на обломках бетонных свай. Рядом — сарайчик для коня и огромная собачья будка. Раскиданы пожарные бочки, тазы и прочий мусор. На стене троллейбуса устроено что-то вроде доски объявлений. Похоже, этот диковинный объект выполнял функции правления садоводства, — за полным отсутствием каких-либо иных органов власти.

Заведя коня в сарай и посадив пса на цепь, хозяин пригласил гостей внутрь. Цепляя маньяка к единственному сохранившемуся поручню, он с нескрываемым презрением поинтересовался?

— Ну что, не любишь, значица, баб? — Он подвинул пленнику табурет. — Суки они, да? И ты отыграться на них решил?

Глаза его глядели сквозь прорези маски воспаленно и зло. Маньяк изнуренно сел, даже не думая над ответом.

— Чего молчишь?

— А что ты хочешь услышать? — тоскливо сказал маньяк. — Ты ж меня уже придумал… Уже понял, оценил и бирку повесил…

Терминатор покачал головой:

— А глаза — добрые, добрые! Сейчас лечить меня начнешь, душу заблудшую на место ставить.

— Не начну… Не бойся…

— Чего мне бояться? Вот посажу тебя на цепь. А надоешь — псу отдам…

Марина, пока шел этот психологический поединок, более похожий на разговор двух безумцев, с интересом осматривалась. Стёкла сохранились только в двух окнах, остальные были заварены листами железа. Оно и понятно, зимой здесь запросто дуба дашь. Кабина вмята (очевидно, троллейбус побывал в аварии), вместо лобового стекла — тоже наваренное железо. В кабине устроено что-то вроде кладовки — во всяком случае, именно туда Терминатор бросил нож маньяка… Вообще, салон был обставлен предельно скромно, без излишеств. Все до единого кресла вынесены, вместо них присутствовали стол и пара стульев. И то, и другое явно утащено из заштатной заводской столовой. Стол — четыре ноги и столешница, — повидал жизнь без прикрас, судя по выцарапанным надписям. Еще здесь была откидная койка, как в поезде. Правильное решение, учитывая дефицит пространства. Был верстак и ящик с инструментами, был дизель и генератор переменного тока…

Самый конец троллейбуса скрывала большая занавеска. Интересно, что грозный сторож там прячет?

— На цепь тебя, — повторил хозяин. — Думаешь, не заслужил?

— Заслужил, — согласился маньяк. — Конечно, заслужил.

Они с Мариной тревожно переглянулись.

— Слушай, если можно, не надо его мучить, — попросила она. — Давай не будем самосуд устраивать. Человек и так всю жизнь — как на цепи.

Терминатор бесцеремонно разглядывал его, как хирург разглядывает интересный рентгеновский снимок. Затем гулко выставил на стол большую бутыль:

— Ректификат. В графине — вода… И что, по-твоему, это дает ему право людей резать?

— Но ведь тебе же можно было? — вдруг сказал пленник.

Терминатор замер — окостенел от такой наглости.

— Там, на войне… — продолжал маньяк с тоской — А ведь знал, что расплата неминуемо придет…

Терминатор сидел абсолютно неподвижно. Озабоченный, похоже, только тем, чтобы прямо сейчас не прибить гниду.

— Я… — вымучил он. — Я воевал… Честно… И с мужчинами!

— Скажи еще, знаешь — за что.

— Вот только не надо этих интеллигентских соплей типа «что мы там делали»! Вы там ничего не делали, вы только и умеете пользоваться тем, что за вас делают другие! Тебе рассказать, что эти «воины» с русскими вытворяли, пока мы не пришли? Слово «геноцид» слыхал?

— Удобное оправдание…

— Мне оправдываться не в чем, тля! — рявкнул Терминатор, сжав кулаки. — Я защищал свою землю, на которой мы четыреста лет живем. «За что воевал», блин… Англосаксы все свои войны ведут за тридевять земель, и ничего, чистенькие. А Кавказ — наш, как и Одесса, кстати, как Крым и вся Новороссия, прозываемая нынче южной Украиной… Ну, чего вылупился?

— Я и правда в твоих горах не был, спорить не буду… И все-таки в душе у тебя смута, парень… жалко тебя…

— Ты не борзей. Не твое это дело, — ветеран наконец успокоился. — Откуда вынюхал про меня? Кто трепанул?

— Вынюхал… Именно что вынюхал… Ты пахнешь смертью, как маляр скипидаром. Ты таскаешь за собой плачущие души, как воздушные шарики на ниточках…

— Значит, не скажешь, кто трепанул?

Марина решила вмешаться:

— Слушай, он не врет. Чем его в психушке кололи, не знаю, но, кажется, случайно экстрасенсом сделали. Он как будто в мысли залезает. Я не шучу, насмотрелась уже на его фокусы.

— Да ну, чушь. Я же говорил — лечить будет… Эй, тля, хочешь выпить?

Маньяк отрицательно помотал головой.

— Как знаешь. А то ведь больше не предложат.

— Хватит, а? Привяжите меня во дворе, как грозились… Ну что за радость — урода в доме принимать? Да и я воздухом подышу…

— Налей мне, — сказала Марина.

— Тебе — не надо. На тебя скоро так накинутся… Лучше, чтоб не пахло.