— Ты чего? Сука… по хребту, падла…
И тут же получил тычок в грудь, от которого упал, споткнувшись об угол топчана.
Он не успокоился:
— Ну, я сейчас…
Его грузная фигура медленно восставала над столом — чтобы получить удар совком уже наотмашь. Только тогда Лютик окончательно скопытился и затих где-то в углу.
Марина, пока шла эта короткая битва, скатилась с чужого ложа, торопясь одеться. Вытащила трусы из брюк… Нет, не успеть. Обувь, хотя бы обувь!..
Сапоги она надела. А темпераментная южанка, покончив с сожителем, уже бросилась на его полюбовницу.
— Ну, ты и паскудина!
Марина вскочила, плюнув на одежду. Зойка отбросила лопату и попыталась вцепиться сопернице в лицо. Марина перехватила ее руки.
— Слушай, я не при чем!
— Да я те за него… Я рожу твою поганую…
Опять приходилось драться за свою жизнь. И опять — в момент, когда совершенно этого не ждешь. И опять она ни в чем не виновата. Когда же это кончится?.. Странная была драка — детская возня да и только. Женщины обычно не бьют и не совершают бросков (если специально не обучены) — стараются оцарапать, ткнуть куда-нибудь, укусить в конце концов. Ничего этого не было. Соперницы крутились по сараю, отпихивая друг друга, пыхтя и меряясь взглядами. Одна — голая, но в лифчике; вторая — в уличной одежде, включая ватник. Пьеса абсурда… Наконец Зойке удалось вывернуть свои руки — так, что Марина, не удержав равновесия, упала на стул. Зойка, ни мгновения не медля, с неожиданной силой и сноровкой затолкала этот стул вместе с Мариной в нишу между стеллажом и холодильником — и задвинула ее там массивным обеденным столом.
На пол посыпалась еда и посуда. Банка с косорыловкой тоже чуть было не опрокинулась, но победительница схватила ее — и любовно поставила на место.
Борьба закончилась.
Зойка сняла с гвоздика кухонный тесак и нашла Марину взглядом. Плохой это был взгляд,
— Сейчас вам… трибунал будет!
Однако вид у Марины был настолько затравленный, настолько несчастный, что сердце южанки смягчилось. Зойка была их тех женщин, которые вспыльчивы и готовы на все… особенно по пьяни… но при этом отходчивы — когда чуть протрезвеют.
Она села на топчан, держа нож на виду у гостьи. Вдруг заглянула под стол и спросила:
— Так какого размера у тебя колеса?
Козел Эдик насмешливо блеял по ту сторону двери…
Зойка утерла подолом кровь с лица Лютика. Взяв за волосы, изучающее посмотрела на него.
— Ну что, наигрался? Котик мой…
Голова Лютика бессильно упала на грудь.
— Ну, отдохни, отдохни…
Пока хозяйка занималась своим мужиком, она милостиво разрешила Марине одеться. Сгребла, не глядя, все ее тряпки в охапку — и кинула на стол перед гостьей. Конвертик затерялся в скомканном свитере и футболке. Одеваться сидя, да еще зажатой между столом и стеной, было неудобно, но хозяйка постоянно приглядывала за Мариной, очень выразительно показывая нож.
Обиходив сожителя, Зойка встала. Последний разок посмотрела на сопящее тело… и пнула его — ногой в полосатых носках и полукедах.
Некоторое время она слонялась по сараю, не расставаясь с ножом. Затем махом подсела к Марине. Глаза ее сверкали, грудь бурно колыхалась. Все-таки не просто ей было — избыть в себе ярое бешенство.
— Слушай, я, правда… — начала Марина.
— Не виноватая, да? — осведомилась Зойка со злым сарказмом. Она подалась вперед, навалившись пышной грудью на стол. — Да он на тебя смотрит — уже вина!
Она резко двинула ножом в сторону Марины. Та вскрикнула и отшатнулась, чувствительно стукнувшись затылком. Зойка довольно усмехнулась:
— А он мой! Ясно? Мой!
Для пущего эффекта она с размаху воткнула нож в стол. Попала в узкий стык между досками. Лезвие почти полностью ушло в столешницу.
Марина тяжело вздохнула.
— Да твой, конечно, твой. Я то здесь при чем?
— Никому его не отдам!
— Да и хорошо… Очень хорошо, когда люди любят друг друга…
— Никому!!!
— Я ж у тебя его и не прошу.
— Еще б ты попросила!
Южная женщина опять схватилась за нож. Но лезвие прочно засело в щели. Марина, пользуясь моментом, попыталась было привстать, сдвинуть преграду… нет, не прошел номер. Попытка побега была замечена и пресечена: Зойка грубо толкнула ее свободной рукой в грудь.
— Сядь и не рыпайся!
Зойка схватилась за рукоятку обеими руками, работая всем корпусом.
— А кувыркалась с ним! И хохотала, и верещала… думаешь, я не слышала? Как сладко! Еще бы — он жарко кроет!
— Да не было ничего! — закричала Марина.
— Не было… Как припрешь вас — не готовы отвечать?!
Нож вырвался из стола. Зойку по инерции отбросило назад. Она замерла. С ножом, зажатым в высоко поднятых руках — подобно жрице перед ритуальным жертвоприношением.
Марина забегала глазами вокруг. Как, как защититься? На столе — кастрюля, керосиновая лампа, банка с сивухой… Не до чего не дотянуться…
— Слушай, я готова ответить. Но… правда — было бы за что!
Зойка покачивалась. Глаза ее были налиты кровью, пышные губы играли багрянцем. Она произнесла со слезой:
— Вот и то-то оно… Готовы они ответить! А много ты любила, медуза?
Марина опустила взгляд.
— Пять раз. Насчет шестого не знаю… не уверена…
Предательская слеза тоже сломала ее голос. Врать перед лицом смерти? Зачем?
Обескураженная абсолютной искренностью, а еще более — чужой тоской, вдруг вырвавшейся на волю, Зойка расслабилась и опустила нож. Посмотрела на соперницу уже без гнева — просто со злым пренебрежением:
— Не уверена она… Пять раз — значит ни одного! Моль ты холодная! У тебя ж глаза белые… Кому тебя надо?
Марина кивнула. Все правильно, никому она не нужна. Зойка кинула нож на стол — на другой конец, — и в сердцах плеснула себе самогона.
— Фу! Мараться только… На тебя, на голую, смотреть-то противно было. Мутная, как это пойло… тощая, как цыпленок… вот и берут тебя — токмо под водку.
Кто бы мычал, подумала Марина, однако снова кивнула.
Зойка-то была в теле — крепкая, как хорошо пропеченная булка. Жаль, без единой изюминки. Даже без дохлого таракана, который сошел бы за изюминку… Она уткнулась в стакан, посидела так некоторое время, потом взглянула на Марину не то чтобы трезвым, но вполне ясным взглядом:
