убраться отсюда. Возможно, кем-то из тех, кого я хорошо знаю…..
Мысли снова вернулись к Страннику и дневнику Пахомова. Если верить его записям, бриллиант убивает всех, кто пытается им завладеть. Но каждый из нас держал его в руках. О себе я не могу говорить с уверенностью, но некоторые ощущения просто невозможно забыть. Это как рефлексы, говорящие о том, как тебе надо дышать или ходить. Значит, камень был у нас в руках, но мы все еще живы. И что из того? Пахомов ошибся? Или я все еще чего-то не понимаю?
Звонок разбудил меня всего лишь через несколько минут, после того, как мне удалось уснуть. Вяло сказав «Алло», я вслушивалась в слова того, кто говорил со мной по ту сторону. Нажав отбой, я не могла прийти в себя от того, что услышала. Вот только времени на то, чтобы осознать услышанное у меня не было. Нужно действовать. И немедленно.
Выйдя из комнаты, я убедилась, что Харламов уже уснул. На диване… Как по-джентельменски. Черт! Меня охватывал ужас при мысли, что придется его разбудить, да еще о чем-то просить. А, учитывая его ко мне отношение, шансы на успех сводились к нулю.
— Дима! — тихо позвала я, присев на краешек.
Он никак не реагировал. И тогда я медленно протянула руку, чтобы коснуться плеча, тут же взвыв от боли. А он не пытается облегчить мне жизнь!
— Чего тебе? — недовольно, без малейшего признака сна, спросил он.
— Мне нужно уйти!
— А больше тебе ничего не нужно?
— Пожалуйста! Это важно! — я сама не заметила, как мой тон стал просящим.
— Для кого именно? — он все еще крепко сжимал руку, и я поняла, что если он не отпустит, на глазах невольно появятся слезы. Я уже чувствовала их приближение. Еще панику и страх. Страх, что не успею!
— Для меня, — я почти всхлипнула, толком не понимая, от боли, или обиды, — звонили из больницы… Тетя Клава… Ей плохо, я должна быть с ней. Пожалуйста!
Никак не реагируя на мои слова, он смотрел сквозь меня, словно я была совершенно прозрачна. Никто и ничто! Пустое место.
— Я не лгу! Если бы я хотела сбежать, то придумала что-то другое. Но не это!
— Но тебе ведь некуда бежать, — тихим голосом напомнил Харламов.
— Мне нужно быть там, рядом с ней!
— Мы не всегда получаем то, что хотим, — сухо заметил он.
— Пожалуйста! — я не заметила, как сползла с дивана и опустилась перед ним на колени. Замерев, я умоляюще смотрела на мужчину, ожидая его решения словно приговора.
— Я отдам тебе камень, — хватаясь за соломинку, выдавила я.
Он встал, и, обойдя меня, вышел из комнаты. Я почувствовала, как сжимается сердце. Неужели все кончено? Она там, совершенно одна, ждет меня, надеется, что я приду. Понимая, что сейчас готова на все, даже наброситься на этого подонка, и попытаться его убить, я все еще стояла перед диваном на коленях, не в силах подняться. В ушах шумело, руки мелко дрожали, и мне не сразу удалось понять его слова:
— Собирайся.
Ночью больница не принимала посетителей, однако для нас сделали исключение. Может быть, узнали во мне постоянного клиента, но, скорее всего на дежурного повлияло несколько хрустящих бумажек, протянутые Харламовым. Как странно! Не ожидала от него такой щедрости. Думала, а скорее, надеялась, что он ограничится ролью водителя.
Больше не обращая внимания на своего спутника, я проследовала за врачом по коридору к палате тети. Тихо войдя, чтобы не беспокоить ее, замерла у двери, не в силах поверить, что еще несколько дней назад с ней говорила. Мы шутили, спорили, откровенничали, но она ни словом не обмолвилась о том, что больна. Почему? Неужели не доверяла мне? Не хотела волновать? Но почему?
— Мариночка! — тихо прошептала тетя Клава, и я тут же оказалась рядом с ней. Бледная с синими прожилками рука потянулась ко мне, и я слегка сжав, чтобы не причинить боли, прижала ее к груди.
— Почему? Почему ты не сказала мне раньше?
— Это сердце хорошо мне послужило, но мое время закончилось. Каждый должен от чего-то умирать. Прости, дорогая. Но разве это что-то могло изменить? — было видно насколько ей тяжело говорить, — мне не хотелось, чтобы наша первая за столько лет встреча была испорчена болезнью.
— Тетя! Как ты можешь так говорить! Прости, что так долго не приезжала.
— Тебе не в чем каяться передо мной! Я ведь тоже его любила. Любила вас обоих. И мне тяжело, что так и не увижу его перед смертью.
Мои глаза застилали слезы, и я почти не видела лица тети. Но мне хотелось увидеть, и запомнить ее такой — с мягкой, несмотря на боль улыбкой и теплотой в глазах. Столько лет мне не хватало этого любящего искреннего взгляда! А теперь я ее потеряю навсегда.
— Он действительно мертв? — услышала я тихие слова.
Всего несколько секунд мне понадобилось, чтобы переломить себя. Улыбнувшись, я поцеловала ее руку:
— Он жив! Я просто уверена в этом! И я его обязательно найду.
— Ты никогда не умела меня обманывать, — губы тети Клавы скривились — судорога, или болезненная улыбка? Надеюсь, что все-таки они хоть чем-то облегчили ее боль!
— Но я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь просто жить! Он бы не хотел видеть, как ты мучаешься столько лет. В его смерти нет твоей вины. Отпусти его! Обещай мне это!
— Обещаю, — кивнула я, отчаянно стремясь поверить, что сейчас мне все же обман удался.
Где-то в коридоре слышалась возня, отдаленные голоса, которые я не могла, да и не хотела разобрать, но один, женский, взволнованный и резкий, заставил повернуть голову к двери:
— Вам туда нельзя! Вы кто?
Через минуту я увидела входящего в палату Харламова. Нахмурившись, тут же отвернулась, словно одно его присутствие было способно испортить последние минуты с родным человеком. Но слабый голос тети Клавы заставил меня вздрогнуть:
— Алешенька! Ты пришел!
Я растерянно посмотрела на умирающую, понимая, что количество лекарств, которыми ее накачивали все это время, сыграло с ней злую шутку. Но она видела то, что больше всего хотела видеть, и я лишь надеялась, что это не станет ее последним разочарованием.
— Тетя! — несколько капель слез упав на ее высохшую кожу, покатились вниз.
Мужчина некоторое время стоял неподвижно, словно изучая открывшуюся перед ним картину. Его губы были плотно сжаты, а лицо абсолютно ничего не выражало.
— Да, — Харламов сделал несколько шагов, нависая над нами. Его взгляд внезапно смягчился, и был устремлен на пожилую женщину. И у меня перехватило дыхание от той всепоглощающей радости, которая зажглась на лице тети.
— Спасибо! Спасибо, милый, что пришел! Я верила, что когда-нибудь ты вернешься.
— Спасибо, что верила и ждала, — он осторожно, чтобы не задеть капельницу, дотронулся до ее руки, и я невольно освободила ему место. Она думает, что видит Алешку! Возможно, когда придет мой последний час, я тоже смогу видеть того, о ком думала столько лет. На миг меня поразило лицо Харламова, словно ему было больно, словно он тоже терял того, кого любил.
— Алешенька! — выдохнула она в последний раз, и затихла.
Я смотрела на тетю, все еще не в силах поверить, что это были ее последние слова. Последние… Ее больше нет?
Вскочив, я выбежала в коридор, зовя врача, медсестер, хоть кого-нибудь… Дежурный, зайдя в палату, измерил давление, пульс, проверил зрачки, и, кивнув медсестре, подошел ко мне.
— Сожалею, но мы сделали все, что могли. Ей нельзя было покидать больницу.
Не пытаясь вникнуть в то, что он говорил, я снова подошла к больничной койке, все еще не до конца сознавая, что ее больше нет. Она еще здесь, но ее больше нет… И лишь одна мысль прочно угнездилась в голове — меня не было рядом! Все то время, что я была ей нужна…
