Прощанье вышло короткое и неловкое. Хоуард уже раньше сказал Кэвено-родителям все, что надо было сказать, а детям не терпелось забраться в машину. Они не понимали, что расстаются с матерью, быть может, на годы; впереди столько удовольствий: ехать в автомобиле до Сен-Клода, провести целый день и всю ночь в самом настоящем поезде с паровозом, — только это их и занимало. Отец и мать, оба красные, неловкие, поцеловали детей, но те просто не понимали, что значит это прощанье. Хоуард, смущенный, стоял рядом.

— Прощайте, мои милые, — пробормотала миссис Кэвено и отвернулась.

— Можно, я сяду рядом с шофером? — спросил Рональд.

— И я хочу рядом с шофером, — сказала Шейла.

Тут вмешался Хоуард.

— Вы оба сядете рядом со мной. — Он усадил их на заднее сиденье. Потом обернулся к матери. — Им хорошо и весело, — сказал он мягко, — а ведь это главное.

Он уселся в машину; она тронулась, и с тягостным расставаньем было покончено.

Хоуард усадил детей по обе стороны от себя, чтобы им одинаково хорошо видна была дорога. Порой кто-нибудь из них замечал козу или осла и сообщал об этом, мешая английские слова с французскими, тогда другой карабкался через колени старика и спешил тоже посмотреть на такое чудо. Хоуард с трудом водворял их на места.

Через полчаса подъехали к станции Сен-Клод. Консьерж помог им выбраться из машины.

— Славные детишки, — сказал он Хоуарду. — Думаю, отец с матерью будут очень тосковать.

— Да, верно, — по-французски ответил старик. — Но во время войны детям спокойнее на родине. Я думаю, что их мать решила разумно.

Тот пожал плечами, он был явно не согласен:

— Да неужто война дойдет до Сидотона!

Он перенес их вещи в купе первого класса, помог Хоуарду сдать в багаж чемоданы. И вот маленький поезд, пыхтя, пополз по долине, и Сен-Клод остался позади. Это было в то утро, когда Италия объявила войну союзникам, а немцы перешли Сену севернее Парижа.

Уже через полчаса после того, как проехали Морез, дети заскучали. Хоуард этого ждал и приготовился. В саквояже у него были припрятаны кое-какие игры, которыми его снабдила миссис Кэвено. Он достал бумагу, цветные карандаши и усадил детей рисовать пароходы.

За три часа, пока доехали до Андело, они успели перекусить; купе засыпано было обертками от сандвичей и апельсиновыми корками; пустую бутылку от молока водворили под сиденье. Шейла уснула, прикорнув подле Хоуарда, головой у него на коленях; Ронни большую часть пути стоял у окна и тихонько напевал французскую считалку:

К тому времени, как доехали до Андело, Хоуард прочно усвоил премудрость порядкового счета.

На маленькой станции, где предстояла пересадка, ему пришлось разбудить крепко спавшую Шейлу. Она проснулась вся красная, недовольная и ни с того ни с сего немножко поплакала. Старик утер ей глаза, вышел из вагона, снял детей на платформу и вернулся в вагон за вещами. Носильщиков на платформе не оказалось — наверно, во Франции в военное время это неизбежно. Ничего другого он и не ждал.

Он пошел по платформе, нагруженный багажом; дети медленно шли рядом, и он умерял шаг, приноравливаясь к ним. В конторе сидел черноволосый толстяк — начальник станции.

Хоуард спросил, не опаздывает ли скорый из Швейцарии.

Скорый не придет, ответил начальник станции. Никаких поездов из Швейцарии не будет.

Ошеломленный Хоуард возмутился. Почему же об этом не сказали в Сен-Клоде? И как теперь добраться до Дижона?

Начальник станции сказал, что мсье может быть спокоен. Будет поезд на Дижон от пограничной станции Валлорб. Его ждут с минуты на минуту. Его ждали с минуты на минуту уже два часа.

Хоуард вернулся к детям и вещам, раздосадованный и встревоженный. Раз нет скорого, значит, нельзя из Андело ехать прямиком до Парижа, понадобится пересадка в Дижоне. А попадут они в Дижон только к вечеру, и неизвестно, сколько придется ждать поезда на Париж и удастся ли достать спальные места для детей. Будь Хоуард один, это было бы только досадно; с двумя детьми, о которых надо заботиться, положение становилось серьезным.

Он попробовал их развлечь. Ронни с любопытством разглядывал товарные вагоны, стрелки, семафоры, маневровый паровоз, сыпал вопросами, на которые Хоуард не умел ответить, но сверх этого почти не доставлял хлопот. Не то с Шейлой. Девочку, знакомую Хоуарду по Сидотону, словно подменили, — она стала капризная, беспокойная, без конца хныкала. Старик на все лады старался ее развлечь, но безуспешно.

Через час сорок минут, когда он совсем извелся, к станции подошел дижонский поезд. Он был переполнен, но Хоуарду удалось найти место в вагоне первого класса; он усадил Шейлу к себе на колени, и она скоро уснула. Ронни стоял рядом, глядел в окно, болтал по-французски с толстой старухой в углу.

Вдруг эта женщина наклонилась к Хоуарду.

— У вашей девочки лихорадка, да? — спросила она.

Удивленный, он ответил по-французски:

— Нет, что вы. Просто она немножко устала.

Старуха уставилась на него круглыми, как бусинки, черными глазками.

— У ней лихорадка. Не годится брать в поезд больного ребенка. Это не по правилам. Мне ни к чему сидеть рядом с больным ребенком.

— Уверяю вас, мадам, вы ошибаетесь, — сказал Хоуард, но ужасное подозрение шевельнулось в нем.

Старуха обернулась к соседям по вагону.

— Это я-то ошибаюсь! — возмутилась она. — Нет, сударь, уж я не ошибусь. Ничего подобного. Коли кто ошибается, сударь, так это вы. Говорю вам, ваша девочка больна, зря вы ее везете в поезде со здоровыми людьми. Глядите, какая она красная! У ней скарлатина, а может, ветряная оспа или еще какая поганая хворь. Кто живет в чистоте, такой гадостью не хворает. — Старуха совсем разошлась, повысила голос. — Это ж надо додуматься, везти в поезде хворого ребенка!

Заворчали и другие пассажиры. Кто-то сказал:

— Не по правилам это. Такое нельзя допускать.

— Мадам, — сказал Хоуард старухе, — у вас, наверно, тоже есть дети?

Она фыркнула ему в лицо:

— Пятеро. Только я сроду не брала в дорогу хворого ребенка. Куда это годится.

— Мадам, я прошу вашей помощи, — сказал старик. — Это дети не мои, а моих друзей, и я должен отвезти их в Англию, потому что в такое время лучше детям быть на родине. Я не знал, что девочка больна. Скажите, как бы вы поступили, будь это ваша дочка?

Сердитая старуха пожала плечами.

— Я? Меня это не касается, вот что я вам скажу. Малым детям надо оставаться при матери. При матери — вот где им место. Сейчас время такое, жара, да еще в поезд ребенка взяли, вот вам и лихорадка.