Мне казалось, я был единственным, кто замечал, что земля еще вертится. Никто не понимал, о чем я толкую. А я долго размышлял на эту тему. Земля вертится, значит, у человека есть все основания ждать, что она повернется еще чуть-чуть, и от этого вся перспектива слегка изменится, благодаря чему он опять сможет смотреть на вещи не совсем так, как прежде. И в конце концов откроется то космическое окно, которое необходимо нам, чтобы запустить ракету. Да, и все-таки лично я почему-то неизменно видел одно и то же…

Но неожиданно я снова получил работу, причем благодаря самому обыкновенному резюме моих данных – одной из тех бумажек, о которых забываешь, как только их отослал. В фирме «Фридрих Шульце, Берлин- Мариендорф, Международные перевозки» – у них еще имеются новые филиалы в Кримитшау и Гутеборне под Мееране. Теперь я дважды в неделю езжу во Францию, вожу туда наш альтенбургский уксус и горчицу для оптовой фирмы «Лидл». И у меня остается достаточно времени, чтобы мечтать о Данни – какой она была до того, как остригла волосы.

Она сейчас живет с одним моим бывшим коллегой, тем фотографом из газеты Бейера, от которого сбежала жена. Я однажды встречал его у Тома и Билли. Он для Данни не пара.

Возможно, все так и должно было произойти. Я бы только хотел, чтобы Данни однажды поняла: никто не занял в моей душе ее места, я в самом деле по-прежнему ее люблю, ее и никого другого – хотя порой думаю, что не знаю, чем бы мы с ней могли теперь вместе заняться, о чем стали бы говорить. Я, во всяком случае, не вижу ничего странного в том, чтобы любить одну-единственную женщину и никого больше, даже если ты не живешь с этой женщиной и вообще с ней не встречаешься.

Пару недель назад я видел ее машину, «Джимми Младшего», на стоянке перед супермаркетом. Рядом никого не было, и я заглянул внутрь. Ничто не изменилось. Возникло ощущение, будто я вот прямо сейчас открою дверцу и сяду. Не хватало только «печеного» яблока.

Я представил себе, как все могло бы быть, если бы в тот раз я крутил баранку, вместо того чтобы выдумывать дурацкую историю про двух ребятишек… Данни придвинулась бы ко мне, положила голову мне на плечо, скинула сандалеты и уперлась пятками в правый край приборной доски. Ее волосы упали бы на мою руку, а большие пальцы ног с лакированными ногтями коснулись бы лобового стекла. И она бы заснула – она ведь тогда очень устала. А вечером я бы подогнал машину к самому берегу озера, поцеловал бы ее в закрытые веки и шепнул: «Эй, Данни, а ну-ка посмотри, где мы…»

– Veni, vidi, vici,[37] – говорит Тахир, откидывает назад голову и смеется. Он останавливается на последней ступеньке лестницы и протягивает Мартину, спиной придерживающему дверь в квартиру, полуторалитровую бутылку минеральной воды «Бонаква».

– Как ты сообразил зайти? Ведь я переехал уже неделю назад.

– Смотри, – говорит Тахир.

– Ах! Две? Еще одна! – Сквозь щель между двумя голубыми наклейками Мартин разглядывает рыбок.

– Если ты оставишь их в бутылке, они станут очень большие. Потом nobody knows,[38] как доставать. – На Тахире – застиранная рубашка с вышитым крокодильчиком на груди, черные брюки, лоснящиеся на швах, изношенные полуботинки, через руку переброшен пиджак.

– Заходи, Тахир, да заходи же. – Мартин закрывает дверь.

– Ну как, тебе нравится у меня?

– Дай-ка, – говорит Тахир. Не выпуская из рук бутылки, он подходит к мебельной стенке, сдвигает назад автомобили, склеенные из спичечных коробков, и камни, вытягивает поближе к краю бутылку с моделью корабля. – Когда рыбки подрастут, ты и другой бутылка поставь так.

– Не другой бутылка… другую бутылку, Тахир. Другая – другой – другой – о другой – другую. Бутылка – женского рода.

Тахир кладет свою бутылку – наискосок – на полку. Теперь две бутылки – пластмассовая, с синей завинчивающейся крышкой, и другая, с кораблем внутри, – соприкасаются горлышками.

– Чем мне их кормить?

Тахир оборачивается и изображает указательным пальцем, как кто-то прыгает по тыльной стороне его левой руки. – Как это называется?

– Понял, – говорит Мартин, – блохи. На где я их достану раньше понедельника? Ведь зоомагазин…

Оба одновременно вздрагивают. Бутылка медленно скатывается с полки и почти бесшумно падает на ковер.

– Капут нет, – говорит Тахир, нагибаясь. – Нет капут! Мартин, в одних носках и коротких, обрезанных выше колен джинсах, стоит на газете рядом со своими кедами, обтирает плоскую кисть о подоконник и потом моет ее в наполненной до половины банке, с силой прижимая щетину к донышку.

– Я бы мог приискать для тебя работу, – говорит он. – Я вас давно хотел познакомить, тебя и Штойбера. У него совсем другие возможности, совсем другие!

Тахир покачивает бутылку, держа ее двумя пальцами.

– Я должен играть в шахматы, – говорит он.

– Здесь ты заработал бы больше, чем пятнадцать марок – или сколько сейчас платят за шахматную партию? Мой брат, Пит, тоже был там – кстати, единственный человек, чьи вещи могли бы прийтись тебе впору.

– Что это? – спрашивает Тахир.

– Ацетон.

– Да нет. Тик-тик-тик. Часы?

– Кошмар, правда? Как дистанционный взрыватель, как бомба. Я думал, пришел электрик.

– Я не электрик.

– Не ты! Я жду электрика, чтобы он исправил мне эту штуковину, и подумал…

– Да-да, – говорит Тахир и кивает.

– Гудит как целая трансформаторная станция. – Мартин изображает гул и пытается правильно передать его тон. – И еще это тиканье. Если вся их новая техника такова… Если они это не наладят, мы не будем платить – никаких денег, и весь разговор. – Мартин вытирает кисть лоскутом от своих старых трусов. – Это всего лишь квартира для дворника. Ты бы посмотрел, как живут другие жильцы! Настоящий югендстиль – два нижних этажа, роскошь да и только. Все вместе когда-то было детским садиком, доведенным до самого плачевного состояния. А здесь на крыше – надстройка для дворника, с отдельным входом.

Тахир небрежно перекидывает пиджак через плечо, придерживая его пальцем за петельку, и вслед за хозяином выходит в коридор.

– Это для Тино, если он когда-нибудь приедет сюда жить. Осторожно, дверь тоже покрашена! – Мартин нажимает кончиками пальцев на ручку. Гардину защемило оконной рамой. – Немножко маловата комнатка, а так вполне… – Он открывает окно, поправляет гардину, опять выходит в коридор и толкает дверь напротив.

– А здесь сплю я. Смотреть особенно не на что. Штойбер об этом не любит распространяться, но два этажа обошлись ему никак не меньше, чем в миллион. Тут все подновили, вплоть до оконных ручек, красота, правда? Только Штойбер боится, что старикан, бывший дворник, когда-нибудь взорвет к чертовой матери весь дом. Старик никого к себе не пустил. Знаешь, как тут все выглядело всего полтора месяца назад? Ты даже вообразить себе не можешь! А теперь сюда загляни. – В ванной комнате Мартин опускает крышку унитаза. – Ванна, конечно, в размерах не увеличилась, но главное, что она вообще есть. Нажми-ка сюда, пусть будет больше света. А зеркало! Я по поручению Штойбера собираю предложения жильцов и разбрасываю по почтовым ящикам счета. Он мне за это приплачивает. Теперь покажу тебе самое лучшее, что здесь есть. Прикроешь дверь?

В кухне Мартин распахивает до упора дверь на балкон и ногой подбивает под нее деревянный клин.

– Когда я закончу с ремонтом… Будет, так сказать, бельведер с примыкающей к нему квартирой – прошу