рассуждая. Это был намек на былую полемику со Сталиным, где вождь высмеивал оппозиционера за стремление «работать своей головой»¹⁰. О. В. Хлевнюк комментирует: «Слова Преображенского и реакция на них в зале очень любопытны. Совершенно очевидно, что Преображенский просто высмеял насаждаемое в партии единомыслие по принципу личной преданности вождю. Иэто поняли делегаты, смеявшиеся там, где, казалось бы, нужно аплодировать. Помимо прочего этот смех свидетельствовал о том, что в руководстве ВКП(б) еще оставались люди, способные понять иронию Преображенского»¹¹.

Речь Бухарина, как всегда, была двойственной. Содной стороны, он очередной раз покаялся в старых ошибках и вознес хвалы пятилетке, политике партии и Сталину, который «был правБ задушив в корне правую оппозицию». Особо Бухарин раскаивался за свое прошлое обвинение Сталина в «военно- феодальной эксплуатации крестьянства», которое назвал «отравленным лозунгом». Сдругой стороны, Бухарин намекал на смену курса: «Пафос строительства дополняется пафосом освоения»¹².

На съезде Бухарин критиковал фашизм резче Сталина, который еще не до конца определился с политикой в отношении Германии. Антифашизм стал теперь коньком Бухарина, ведь он позволял задумываться о тоталитарных чертах советского режима¹³.

Вернувшись на идеологический фронт, Бухарин продолжал доставлять беспокойство Сталину и его команде. 12 мая в «Известиях» вышла концептуальная статья Бухарина «Экономика советской страны», в которой он развивал идеи, высказанные на съезде. На следующий день члены Политбюро получили возмущенные письма завагитпропа А. Стецкого (бывшего ученика Бухарина) и редактора «Правды» Л. Мехлиса, в котором они поносили статью своего бывшего кумира. Опытным партийным глазом критики обнаружили в статье Бухарина множество ошибок и намеков. Так, Бухарин писал: «Процент накопляемой части оказался крайне высок (и оттого так велико «напряжение»), перераспределение производительных сил шло за счет других отраслей (в том числе и сельского хозяйства), соотношение между производством и потреблением развивалось в сторону решительного перевеса первогоБ» Во второй пятилетке это положение следует изменить. Не намекал ли Бухарин на то, что нужно вернуться к его предложениям 1928-1929 годов?

Коллективизацию Бухарин называет «аграрной революцией». Если уж восхвалять, то творчески, показать, кто нынче диктует теоретические новшества. Стецкий и Мехлис, ответственные за массовую пропаганду, крайне недовольны этой вольностью терминологии: «По-видимому, тов. Бухарин решил снова выступать в качестве теоретика, задающего тон. Он оригинальничает и пытается сказать «новые слова». Однако эти новые слова звучат пока по-старому, по-бухарински»¹⁴.

Сначала Бухарин не стал отвечать на этот выпад, пытаясь установить деловой контакт с нынешними коллегами по пропагандистскому блоку. Сталин не желал такого сближения, отлично понимая, что Стецкий, а возможно, и Мехлис могут потянуться к более сильному и творческому теоретику, каковым был Бухарин на фоне официального догматизма. Сталин настоял, чтобы Бухарин все же ответил на письма Стецкого и Мехлиса. Психологический расчет Сталина оказался верен - Бухарин не удержался в рамках вежливости, а буквально отхлестал своих критиков, смертельно обидев их. Показав, что в вопросе об основных фондах тяжелой индустрии Бухарин восхвалял политику партии, а не намекал на ее недостатки, он отчитывает бывшего ученика: «Непонимание т. Стецким проблемы основных фондов не извиняет его за его обвинения, ибо он умалчивает о тех местах, которые он наверное понимает, т. к. там все сказано как раз теми словами, к

которым т. Стецкий привык». От догматизма, который проповедует Стецкий, «у людей сохнут мозги, и они делаются умственно бесплодными»¹⁵.

По поводу «новых слов» Бухарин отвечает, что всего лишь возвращается к Марксу. Но в этом-то и вина - Маркс слишком сложен для массы агитаторов, и в хитросплетениях марксизма легко спрятать намек для молодых коммунистических теоретиков, новых учеников.

Письмо Бухарина разъярило Стецкого, и он ответил уже совершеннейшей руганью. Не найдя, что ответить по существу, Стец-кий связывает слова Бухарина, сказанные в 1934 году с прежними высказываниями. «Новые слова» Бухарина опасны, потому что наводят на опасные сравнения и размышления, «он пытается подставить теоретический горшок, в который каждый оппортунист может влить любую жидкость. Подставлять такие горшки т. Бухарин мастерБ Эти гуттаперчевые формулы могут явиться лазейкой для последующих попыток оправдания т. Бухариным своих прежних ошибок». Авот «слова», против которых этот мастер ополчился, «близки и доступны каждому трудящемуся», и «не пора ли т. Буха-ринуБ по настоящему заговорить языком партии?»¹⁶. В целом Стец-кий, хорошо знавший Бухарина, ясно выразил вероятную тактику последнего: вернуть себе статус официального теоретика, создать более творческий теоретический и терминологический «аппарат» и с его помощью пересмотреть официальные догмы и взгляд на события последних лет. Такой идеологический «подкоп» может изменить партийную стратегию и режим.

Сталин внимательно следил за этим спором. Теперь, когда два идеолога окончательно разругались, можно было выйти из тени и поставить Бухарина на место, что было особенно унизительно, ибо Сталин отдал пальму теоретического первенства полуграмотному Стецкому: «прав т. Стецкий, а не т. Бухарин». Сприсущим ему умением делить все многообразие мнений на «правильное» и «неправильное», Сталин разложил бухаринские новации по полочкам: Бухарин исподволь критикует «лобовой удар» партии, хотя «к той же цели» можно было идти «обходным, но менее болезненным путем». «На самом деле правые шли не «к той же цели», а в капкан, поставленный классовым врагом, и если бы рабочие послушались правых, то сидели бы в капканеБ»¹⁷

Сталину не был нужен конкурент на ниве выработки теории. Бухарина решили использовать как журналиста, в крайнем слу-

чае - начальника журналистов, а он - за старое. «Новые слова»! Что же, унизим еще раз. Будь у Бухарина немного политического чутья, он бы уже на XVII съезде понял, как сталинская группа относится к его «новым словам».

Киров, посвятивший бульшую часть своего выступления на съезде издевательству над оппозиционерами, прошелся и по Бухарину: «пел как будто бы по нотам, а голос не тот». Эталоном нужного голоса был сам Киров, который предложил не принимать специальную резолюцию по докладу ЦК, а «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина»¹⁸. Сталин оказался скромнее - краткая резолюция была принята.

Был ли Киров искренен? Со времен меньшевика Б. Николаевского в советологии была принята версия о соперничестве Кирова и Сталина. Современные исследования показывают, что «мнение о соперничестве Сталина и Кирова на политической арене глубоко ошибочно»¹⁹. Кирова отличали особенно близкие отношения со Сталиным. До 1932 г., во время приездов в Москву, он останавливался у старого друга Орджоникидзе, теперь стал жить у Сталина дома: «Впоследние годы он тоже заезжал к Серго, завтракал с ним, оставлял портфель, уходил в ЦК. Но после заседаний в ЦКСталин уже не отпускал Кирова, и Киров заходил за портфелем только перед отъездомБ»²⁰. В 1933-1934 годах Киров был самым близким другом Сталина, вождь приглашал его вместе париться в бане (кроме верного охранника Власика такой чести больше никто не удостаивался). Сталин даже простил Кирову, что в 1917 году тот поддерживал Временное правительство (это вскрылось в 1929 году, впрочем, и у самого Сталина был тот же грешок). Все, лично наблюдавшие отношения Сталина и Кирова, подчеркивают их личную близость в 1934 году.²¹ Похоже, для Сталина именно Киров становился кандидатурой в наследники.

На XVII съезде Киров был избран в Политбюро, Оргбюро и секретариат ЦК. Такая концентрация власти вопреки воле Сталина в 1934 году была уже невозможна. Сталин постепенно загружает Кирова общесоюзными делами. Так, накануне гибели Киров отправился в командировку в Казахстан - бороться с новой угрозой голода.

Сталин пытался перевести Кирова в Москву, но тот «упирался». Ему хотелось остаться на старом месте хотя бы до конца второй пятилетки. Как и в 1926 году, Киров считал, что пока не готов

к более высокому уровню карьеры. В конце концов Сталин и Киров нашли компромисс - в Москву был переведен первый секретарь Нижегородской организации А. Жданов, который должен был отчасти разгрузить направление работы Кирова. АКиров, оставаясь в Ленинграде, должен был часть времени работать в Москве²². Несмотря на то что Жданов также стал одним из молодых выдвиженцев