Сталин не доверял вернувшимся в партию оппозиционерам. Идейно они теперь были ближе. Но что будет завтра, когда потребуется новый крутой поворот. Их фракция будет решать - поддерживать Сталина или голосовать против него. Они каются, но это неискренне. В 1928 году Сталин говорил Зиновьеву: «ВамБ вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколькоБ непрямоду-шиеБ»49 Сталин уже понял, что ошибки совершал Бухарин, а не Зиновьев. Но вот «непрямодушие», фракционная интрига, исходящая от Зиновьева, мешала его возвращению в руководящую группу, которая теперь должна была строго подчиняться именно Сталину, а не аргументам в споре.
Еще меньшее значение Сталин придавал теперь аргументам непартийных специалистов. Если для левой оппозиции поворот Сталина к троцкистской программе был идейной победой, то для спецов- поражением. Форсирование темпов индустриализации, по их мнению, вело к экономической катастрофе, и они продолжали по привычке убеждать своих начальников в недопустимости темпов роста промышленности, предлагавшихся сторонниками Сталина. «Затухающая кривая», на которую были рассчитаны предложения спецов, была отвергнута, темпы роста, предлагавшиеся прежде, осуждены как «плюгавенькие». Сложные подсчеты оптимального экономического роста, произведенные бывшими меньшевиками А. Гинзбургом и Я. Гринцером, были отклонены.
Аргументы спецов с доверием воспринимались Рыковым, который привык опираться на их знания при решении сложных экономических вопросов. Председатель ВСНХ В. Куйбышев, близкий Сталину, относился к предложениям спецов скептически. Что касается самого Сталина, то, как говорил М. Владимиров, «по мнению товарища Сталина, все наши специалисты, и военные, и штатские, воняют как хорьки, и чтоб их вонь не заражала и не отравляла партию, нужно их всегда держать на приличном от себя расстоянии»50. Сквозь сталинскую грубость проступает реальное опасение: воздействие спецов заразительно, они могут «заразить» большевиков своими социал-демократическими взглядами.
В 1928 году по спецам был нанесен сильный удар. ГПУ «разоблачил» в г. Шахты (Донбасса) заговор специалистов-«вредителей›. На публичном процессе многие обвиняемые сознались во «вредительстве». Это зловещее слово ассоциировалось с организацией катастроф, следствию же не удалось найти жертв. Шахтинское дело получило широкое освещение, хотя было далеко не первым в своем
роде. Вредителей время от времени разоблачали и при Дзержинском.
Обвиняемые признавались в том, что получали деньги от бывших хозяев за информацию о положении дел на предприятиях, признавались также в сотрудничестве с белыми во время гражданской войны, в том, что после прихода красных поддерживали связи с бывшими хозяевами и в их интересах стремились сдерживать расходование запасов полезных ископаемых и даже затапливали шахты с целью их консервации. Кто-то не доглядел за рабочими - разворовали имущество. Кто-то не там прорыл шурф. Укого- то сломалась лебедка. Ничего невероятного для советских людей в этих показаниях не было. Шахтинское дело выделялось лишь масштабом. ОГПУобъединило, амальгамировало разных людей с похожими «грехами» в единую «организацию». Суду были преданы 53 человека. 23 подсудимых не признали себя виновными, другие поддакивали прокурору Н. Крыленко с разной степенью активности.
Судья А. Вышинский, бывший меньшевик, демонстрировал объективность. Впоследствии он даже гордился, что в одном из зарубежных комментариев приговор, вынесенный Вышинским, назвали «поражением Крыленко»51.
Вышинский Андрей Януарьевич (1883-1954).
Шахтинское дело не вызвало возражений ни у кого из большевистских лидеров. То, что старые специалисты недолюбливали советскую власть и ждали реставрации - не было секретом. При этом граница между ошибками в работе, разгильдяйством и вредительством была размытой. Побывавший в Донбассе Томский отвечал Ворошилову, спросившему, нет ли в этом деле перегибов со стороны ОГПУ: «Картина ясная. Главные персонажи в сознании. Мое мнение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить»52. Но это еще не входило в планы Сталина.
Столкновение стратегий
Активизация «левых» настроений происходила в условиях, когда кризис старой политики становился все более очевидным. Иэто усиливало споры в руководящем ядре ВКП(б).
В сентябре 1928 года были опубликованы контрольные цифры на грядущий хозяйственный год. Основные затраты должны были
быть направлены на развитие тяжелой промышленности, на «производство средств производства». Госплан готовил пятилетний план на 1928-1933 годы, в котором проводилась та же идея, но с разными темпами роста - отправным и «оптимальным» (рассчитанным на благоприятные условия). Член президиума Госплана разъяснял: «Мы должны в артиллерийскую вилку поймать действительность, следовательно, отправной вариант должен давать недолет, оптимальный вариант должен давать перелет»53. Эти планы намечали не только общий рост тяжелой промышленности, но и ликвидацию диспропорций, из которых буквально состояла советская экономика. Председатель Госплана Г. Кржижановский объяснял, что нехватка техники была связана с нехваткой машиностроительных предприятий, которые не могли строиться и работать из-за дефицита металла, который, в свою очередь, нельзя было произвести из-за недостаточного количества электроэнергии (план ГОЭЛРОбыл почти выполнен, но ее объема все равно не хватало). Бухарин язвительно замечал, что фабрики планируется строить из кирпича, который еще не произведен. Началом всей цепочки были энергетика и чугун. Дальше следовали машиностроительные предприятия и транспорт. До рядового потребителя было далеко. Осторожное планирование ведомства Кржижановского не решало проблему индустриализации, так как превращало длинную промышленную цепочку в долгострой. Параллельно с Госпланом свой, но только «оптимальный» план разрабатывал ВСНХ (так называемые «Контрольные цифры»). Именно он и был принят за основу ноябрьским пленумом ЦКс учетом достижений Госплана. Методика Куйбышева была хороша тем, что отказывалась от комплексного моделирования экономики. Можно было проставить любую цифру, не просчитывая последствий для других отраслей. Так потом и будут делать.
План ВСНХ подминал легкую промышленность. Выбор между тяжелой и легкой промышленностью был стратегическим.