оперативные карты. Однако события прошедших полутора лет оставили глубокие следы: все присутствующие явно постарели и устали, а призывы и приказы фюрера воспринимали весьма сдержанно и равнодушно.
Сначала обсуждались положительные аспекты. Судя по показаниям военнопленных и разведдонесениям с русского фронта, силы врага должны были вот-вот иссякнуть.
Наступающие всегда несут большие потери в живой силе, но даже с учетом огромного превосходства России над Германией в численности населения ее потери все равно были ошеломляющими. Самые незначительные наши успехи раздувались в ходе этих дискуссий до колоссальных масштабов, дабы убедить Гитлера в том, что в конце концов мы обескровим армию Советов и остановим ее наступление. Более того, многие из нас верили, что Гитлер сумеет закончить войну в нужный момент.
Йодль представил Гитлеру доклад с прогнозом развития событий на следующие несколько месяцев. Одновременно он попытался вернуть себе возможность выполнять обязанности начальника штаба оперативного руководства, которые последовательно узурпировал Гитлер. Йодль прекрасно знал о недоверии Гитлера к доводам, основанным на расчетах. Даже в конце 1943 года Гитлер с презрением говорил о докладной записке генерала Георга Томаса, в которой тот чрезвычайно высоко оценил советский военный потенциал. Гитлер был так раздражен, что вскоре после получения докладной записки запретил Томасу и всему ОКВ впредь заниматься подобными изысканиями. Когда осенью 1944 года мое управление планирования, надеясь помочь штабу оперативного руководства войсками принимать решения, провело исследование возможностей вражеской военной промышленности, Кейтель не преминул упрекнуть нас в излишнем усердии и запретил передавать подобные документы в ОКБ.
Йодль прекрасно понимал, сколь серьезные препятствия ему предстоит преодолеть, а потому поручил молодому полковнику авиации Кристиану вкратце изложить суть вопроса на оперативном совещании. Выбор пал на Кристиана, поскольку он был женат на одной из секретарш Гитлера, неизменно посещавшей ночные чаепития, то есть обладал немаловажным преимуществом. Йодль надеялся раскрыть тактические планы врага на более или менее длительный период времени и сделать выводы о том, какие последствия это будет иметь для нас. Из всей этой затеи я помню лишь, как полковник Кристиан показывал не проронившему ни слова Гитлеру различные пункты на нескольких больших картах Европы. Во всяком случае, у Йодля ничего не вышло.
Не встречая никакого сопротивления со стороны военного командования, Гитлер продолжал принимать все решения единолично, полностью пренебрегая анализом военной ситуации и материально-технического обеспечения войск. Он не опирался на исследовательские группы, которые могли бы проанализировать все аспекты наступательных операций, оценить их эффективность, предусмотреть вероятные контрмеры противника. Персоналы штабов обладали более чем достаточными знаниями для ведения современной войны – требовалось только ставить перед ними цели. Правда, Гитлер воспринимал информацию о ситуации на отдельных участках фронта, но предполагалось, что обрывочные сведения могли соединиться в единое целое лишь в его голове. Так что фельдмаршалы и ближайшие помощники Гитлера выполняли лишь функции советников, ибо решения он обычно принимал заранее и изменениям подлежали лишь несущественные детали. К тому же он не пожелал извлечь урок из результатов Восточной кампании 1942– 1943 годов и повторял одни и те же ошибки.
В Ставке, где весь персонал изнемогал под тяжелейшим бременем ответственности, пожалуй, даже радовались приказам свыше. Это освобождало от принятия самостоятельных решений и служило оправданием при неудачах. Очень редко кто-нибудь из штабистов добивался перевода на фронт, мотивируя это тем, что больше не может поступать против своей совести. По сей день для меня остается загадкой, почему, несмотря на критическую оценку положения, ни один из нас не осмелился убедительно изложить свое мнение – ведь мы почти не чувствовали своих оков. Но в замкнутой атмосфере Ставки мы оставались равнодушными к последствиям решений Гитлера на фронте, где сражались и погибали немецкие солдаты. Снова и снова наши армии попадали в окружение только из-за того, что Гитлер накладывал вето на приказ Генерального штаба об отступлении.
Невозможно требовать от руководителя государства регулярных поездок на фронт, но Гитлер объявил себя Верховным главнокомандующим, он вникал в самые мелкие детали, а потому поездки на фронт входили в его обязанности. Если выезжать на фронт ему не позволяло здоровье, он должен был посылать специально назначенного представителя. Если же он боялся за свою жизнь, то не имел никакого права оставаться Верховным главнокомандующим.
Стоило бы Гитлеру и его штабистам пару раз съездить на фронт, и вскрылись бы фундаментальные ошибки, стоившие так много крови. Однако Гитлер и его военные советники считали, что могут руководить армиями, полагаясь лишь на оперативные карты. Они понятия не имели ни о русской зиме и российских дорогах, ни о страданиях измученных солдат, замерзающих в землянках без соответствующего обмундирования, солдат, боевой дух которых был давно уже сломлен. Гитлер передвигал на карте дивизии, которые считал боеспособными, но которые на самом деле растеряли в боях и людей, и технику, и боеприпасы. Более того, он часто устанавливал совершенно нереальные сроки. А поскольку он неизменно приказывал наступать немедленно, передовые отряды вступали в бой без оперативной поддержки, а дивизии, не успевая сосредоточить все силы, становились легкой добычей врага и в итоге уничтожались.
Ставка обладала самым современным на тот момент узлом связи. Можно было напрямую связаться со всеми важными театрами военных действий, и Гитлер имел возможность получать оперативную информацию по телефону, телетайпу и по радио. Но по сравнению с прошлыми войнами современные коммуникации имели серьезный минус: полевые командующие лишались малейшего шанса на проявление инициативы, поскольку Гитлер постоянно вмешивался в их действия, бросал в бой отдельные дивизии на любых участках фронта, не выходя из комнаты для оперативных совещаний. И чем опаснее становилось положение на фронтах, тем сильнее увеличивался созданный современными технологиями разрыв между реальностью и воображаемыми представлениями человека, стоявшего у пульта управления.
Военный лидер должен обладать умом, целеустремленностью и стальными нервами. Гитлер полагал, что наделен всеми этими качествами в гораздо большей мере, чем его генералы. Он постоянно, правда, лишь после зимней катастрофы 1941–1942 годов, прогнозировал еще более суровые испытания и утверждал, что в критических ситуациях сможет по– настоящему продемонстрировать свою стойкость и выдержку[194].
Подобные замечания вряд ли могли понравиться военным, но Гитлер часто позволял себе неприкрытые оскорбления офицеров Генерального штаба. Он говорил им, что они не обладают упорством, все время твердят об отступлении, готовы отдать врагу завоеванные территории без всяких причин. Он мог заявить, что трусы из Генерального штаба никогда не осмелились бы развязать войну; что они всегда отговаривали его, всегда утверждали, что немецкая армия слишком слаба. Но ведь прав оказался он! Гитлер привычно перечислял прежние победы и вспоминал возражения Генерального штаба перед началом каждой из тех операций, но, учитывая новую реальность, создавалось жуткое впечатление, совершенно противоположное тому, коего он добивался. Предаваясь воспоминаниям, Гитлер часто терял контроль над собой, его лицо багровело, голос срывался: «Они не просто известные трусы, у них нет ни стыда ни совести! В Академии Генерального штаба учат только лжи и обману! Цайтцлер, эти цифры фальшивые! Вас обманывают на каждом шагу. Поверьте мне, ситуация умышленно искажается. Они хотят вынудить меня отдать приказ к отступлению!»
Гитлер неизменно приказывал любой ценой удерживать самые невыгодные позиции, и с тем же постоянством советские войска занимали их если не через несколько дней, то через несколько недель. Гитлер снова впадал в ярость, изливал на офицеров новые потоки оскорблений и выражал недовольство немецкими солдатами: «В Первую мировую войну солдаты были гораздо выносливее. Вспомните, как они сражались под Верденом и на Сомме! А сегодня они готовы бежать при малейшей опасности».
Многие офицеры, пережившие подобный разнос, впоследствии присоединились к заговору 20 июля 1944 года. Особое чутье Гитлера, позволявшее ему приспосабливаться к любому окружению, изменило ему. Теперь он вел себя как одержимый, совершенно не думая о последствиях. Его речь превратилась в бурный поток слов – так узник, спеша выговориться, выдает обвинителю опасные секреты.
Желая оставить последующим поколениям доказательства правильности своих приказов, еще весной 1942 года Гитлер затребовал в Ставку квалифицированных стенографистов из рейхстага. С тех
