территорий на южный участок. Оперативного резерва не было, хотя генерал Цайтцлер давно предупреждал: всем дивизиям в Южной России приходится защищать слишком длинный участок фронта, что не позволит им противостоять серьезному наступлению советских войск[142].

Когда Сталинград был окружен, раскрасневшийся и изнуренный недостатком сна Цайтцлер настоял на прорыве 6-й армии на запад. Он засыпал Гитлера информацией обо всем, чего не хватало армии, в частности, речь шла о продовольствии и горючем. Невозможно стало снабжать горячей пищей солдат, замерзавших в руинах Сталинграда и занесенных снегом степях. Гитлер оставался невозмутимым и уверенным, словно стремился продемонстрировать, что возбуждение Цайтцлера – всего лишь нервный срыв перед лицом опасности: «В результате контрнаступления, проводимого по моему приказу, Сталинград скоро будет освобожден. Ситуация выправится. Как вы знаете, мы и прежде часто попадали в подобное положение и в конце концов всегда решали проблему». Гитлер распорядился отправить войскам, осуществлявшим контрнаступление, эшелоны с боеприпасами, продовольствием и горючим, дабы сразу же по освобождении Сталинграда облегчить страдания вызволенных из окружения солдат. Цайтцлер с этим решением не согласился, и Гитлер выслушал его не прерывая. Войска, выделенные для контрнаступления, слишком слабы, убеждал Цайтцлер, но если 6-я армия прорвется на запад и им удастся соединиться, то они смогут занять новые позиции южнее. Гитлер возражал, Цайтцлер стоял на своем. Спор продолжался более получаса, и терпение Гитлера лопнуло: «Мы должны удержать Сталинград. Должны! Это ключевая позиция. Перерезав линии снабжения русских, мы создадим им непреодолимые трудности. Как тогда они смогут доставлять зерно из Южной России на север?» Это прозвучало неубедительно. Мне показалось, что Сталинград для Гитлера скорее символ, чем важный опорный пункт, но на этом дискуссия закончилась.

На следующий день положение наших войск ухудшилось. Цайтцлер стал еще настойчивее, а атмосфера на оперативном совещании – мрачнее. Даже Гитлер выглядел усталым и подавленным. Впервые он заговорил о прорыве и потребовал сведения о том, сколько тонн припасов необходимо поставлять каждый день, чтобы сохранить боеспособность более двухсот тысяч солдат.

Двадцать четыре часа спустя судьба окруженной армии была окончательно решена. На совещании появился Геринг, бодрый и сияющий, словно опереточный тенор, играющий роль победоносного рейхсмаршала. Подавленный Гитлер с мольбой в голосе спросил его: «Можно ли обеспечить снабжение сталинградской армии по воздуху?» Геринг щелкнул каблуками и торжественно произнес: «Мой фюрер! Я лично гарантирую снабжение Сталинграда. Можете на меня положиться!» Как позже рассказал мне Мильх, в Генеральном штабе военно-воздушных сил рассчитали, что снабжение окруженной группировки невозможно. Цайтцлер мгновенно высказал свои сомнения, но Геринг возразил, что все необходимые расчеты – дело исключительно военно-воздушных сил. Гитлер, как правило, педантично вникавший во все мелочи, в тот день даже не спросил, откуда возьмутся необходимые для операции самолеты. Обещание Геринга его взбодрило, и он обрел прежнюю решительность: «Значит, Сталинград можно удержать! Глупо продолжать болтовню о прорыве 6-й армии. Она потеряет все тяжелое вооружение и станет небоеспособной. 6-я армия остается в Сталинграде!»[143]

Хотя Геринг прекрасно понимал, что судьба окруженной в Сталинграде армии зависит от его обещания, 12 декабря 1942 года он разослал своим подчиненным приглашения на оперу Рихарда Вагнера «Мейстерзингеры», исполнявшуюся в честь открытия восстановленного здания Берлинской государственной оперы[144]. Мы явились на спектакль в вечерних костюмах или парадных мундирах и расселись в большой ложе фюрера. Веселый сюжет оперы резко контрастировал с событиями на фронте, и я бранил себя за то, что принял приглашение.

Через несколько дней я вернулся в Ставку фюрера. Цайтцлер теперь ежедневно отчитывался о том, сколько тонн продовольствия и боеприпасов 6-я армия получает по воздуху, что составляло ничтожную долю от обещанного. Гитлер постоянно призывал Геринга к ответу, но тот с прежним постоянством находил оправдания: из-за плохой погоды, тумана, мороза или снежного бурана невозможно поднять в воздух столько самолетов, сколько планировалось, но как только погода улучшится, обещанное количество продовольствия, горючего и боеприпасов будет непременно доставлено.

А пока в окруженных войсках снова уменьшили нормы довольствия. В буфете Генштаба Цайтцлер демонстративно требовал такой же паек и заметно худел. Через несколько дней Гитлер заявил, что начальнику Генштаба непозволительно истощать себя, демонстрируя солидарность с войсками, и приказал Цайтцлеру питаться нормально. Однако на несколько недель фюрер наложил запрет на коньяк и шампанское. Настроение в Ставке становилось все более подавленным, лица офицеров превращались в скорбные маски, часто воцарялось молчание. Никто не хотел говорить о постепенном уничтожении армии, всего лишь несколько месяцев назад столь победоносной.

Гитлер продолжал надеяться. Он все еще уповал на лучшее во время моего следующего визита в Ставку со 2 по 7 января, хотя контрнаступление, организованное по его приказу для того, чтобы прорвать кольцо вокруг Сталинграда и доставить необходимые припасы погибающей армии, провалилось две недели назад. Правда, еще теплилась надежда на решение об эвакуации 6-й армии из котла.

Как-то, когда я ждал в помещении рядом с комнатой оперативных совещаний, я услышал, как Цайтцлер буквально умолял Кейтеля хотя бы сейчас помочь ему убедить Гитлера отдать приказ об эвакуации. Это последний момент, когда еще можно предотвратить страшную катастрофу, говорил Цайтцлер. Кейтель торжественно пообещал Цайтцлеру поддержать его, но во время совещания, когда Гитлер вновь подчеркнул, как важно отстоять Сталинград, Кейтель прошествовал к карте и, указав на крохотный район города, окруженный широкими красными кольцами, взволнованно воскликнул: «Мой фюрер, мы удержим город!»

В этой безнадежной ситуации 15 января 1943 года Гитлер подписал специальную директиву, предоставлявшую фельдмаршалу Мильху полномочия использовать для снабжения Сталинграда такое число военных и гражданских самолетов, какое он сочтет необходимым, не испрашивая разрешения Геринга[145].

В то время я несколько раз звонил Мильху, так как он обещал спасти моего брата, оказавшегося в окружении под Сталинградом. Однако в общем хаосе найти его не смогли. Брат присылал мне письма, полные отчаяния. Когда он заболел желтухой и у него распухли суставы, его забрали в полевой госпиталь, но он не смог выдержать тамошних условий и дотащился до своих друзей на наблюдательный артиллерийский пост. Больше писем от него не было. Такие же душевные страдания, как я и мои родители, испытывали сотни тысяч семей, некоторое время получавшие авиапочту из окруженного города, а затем потерявшие со своими близкими всякую связь[146].

Гитлер не обронил ни единого слова о катастрофе, за которую несли ответственность только он и Геринг, но приказал сформировать новую 6-ю армию, которой надлежало возродить славу погибшей. Полтора года спустя, в середине августа 1944 года, и эта армия был окружена русскими и уничтожена.

Наши враги справедливо назвали сталинградскую катастрофу коренным переломом в той войне, однако в Ставке Гитлера наступило лишь временное оцепенение, сменившееся лихорадочной штабной работой и бесконечными обсуждениями самых незначительных деталей. Гитлер начал строить планы новых побед на 1943 год. Правящая верхушка рейха, уже разрываемая противоречиями, завистью и ревностью, не сомкнула ряды перед надвигавшейся опасностью. Наоборот, в лабиринте интриг, созданном Гитлером путем разделения центров власти, все игроки повысили ставки.

Зимой 1942 года во время сталинградского кризиса Борман, Кейтель и Ламмерс решили теснее сплотиться вокруг Гитлера. С тех пор все документы, требовавшие подписи главы государства, «просеивал» этот «комитет трех» якобы для того, чтобы предотвратить подписание случайных распоряжений и, соответственно, покончить с неразберихой в руководстве. Гитлер не возражал, поскольку окончательное решение оставалось за ним. Соглашаясь с этим порядком, Гитлер рассчитывал на объективность и беспристрастность своих приближенных.

«Комитет трех» разделил сферы влияния. Кейтель, уполномоченный курировать все приказы, относившиеся к вооруженным силам, с самого начала попал в затруднительное положение, поскольку главнокомандующие военно-воздушными силами и военным флотом наотрез отказались признать его власть. Изменения в полномочиях министерств, конституционные акты и административные вопросы предполагалось проводить через Ламмерса, однако Ламмерс не имел прямого доступа к Гитлеру и решение