вражеских разработках в этой области. Однажды Гитлер вызвал к себе генерала Буле: «Я только что узнал, что у противника вот-вот появится танк с толщиной брони, далеко превосходящей все, чем располагаем мы. Есть ли у вас какая-либо документация? Если это правда, необходимо немедленно создать новое противотанковое орудие. Пробивная сила снаряда должна быть… Необходимо увеличить калибр или удлинить ствол. Короче говоря, мы должны отреагировать незамедлительно. Мгновенно»[135].
Таким образом, решения Гитлера приводили к большому количеству параллельных проектов и ко все более сложным проблемам комплектации. Одним из самых фатальных недостатков Гитлера было то, что он просто не понимал необходимости снабжения армии достаточным количеством запчастей[136]. Генерал Гудериан, генерал-инспектор танковых войск, часто говорил мне, что, имея достаточное количество запчастей, мы могли бы быстро ремонтировать танки и увеличивать свою боеспособность с гораздо меньшими затратами. Однако Гитлер настаивал на приоритете выпуска новых танков, который – при увеличении производства запчастей – следовало сократить на 20 процентов.
Генерал Фромм, как командующий армией резерва, был особенно озабочен некомпетентным планированием. Я несколько раз брал его с собой к Гитлеру, чтобы он мог высказать мнение военных. Фромм умел ясно излагать суть проблем, не пасовал перед вышестоящими и обладал дипломатическим тактом. Зажав коленями шпагу, положив ладонь на эфес, он излучал уверенность и энергию. Я по сей день уверен в том, что именно Фромм предотвратил несколько ошибочных решений, которые могли быть приняты в Ставке фюрера. Всего за несколько совещаний Фромм сумел укрепить свой авторитет, но и породил оппозицию. Против него выступили Кейтель, почувствовавший угрозу личному влиянию, и Геббельс, пытавшийся убедить Гитлера в том, что у Фромма весьма неблаговидное политическое прошлое. В конце концов Гитлер поссорился с Фроммом в вопросах формирования резервов и дал мне понять, что больше не хочет видеть Фромма на совещаниях.
Я много раз обсуждал с Гитлером программы вооружения армии. Его позиция была такова: чем больше я требую, тем больше получаю. И к моему изумлению, программы, которые мои промышленные эксперты считали невыполнимыми, в результате перевыполнялись. Авторитет Гитлера высвобождал резервы, которые никто прежде не принимал в расчет, однако начиная с 1944 года его проекты стали абсолютно нереалистичными, и все наши усилия по претворению их в жизнь были обречены на провал.
Мне часто казалось, что те длительные совещания по вопросам вооружений и военного производства Гитлер использовал как временное избавление от ответственности за ведение войны. Он сам признавался мне, что отдыхает на совещаниях, как когда-то во время наших дискуссий об архитектуре. Даже в кризисных ситуациях он посвящал подобным обсуждениям много часов, иногда отказываясь прерываться, даже когда его фельдмаршалы или министры настоятельно нуждались в разговоре с ним.
Наши совещания по техническим вопросам обычно объединялись с демонстрацией нового оружия, проводимой на ближайшем поле. Пока мы с Гитлером непринужденно общались, все должны были выстроиться на поле согласно рангу во главе с фельдмаршалом Кейтелем, начальником штаба Верховного главнокомандования (ОКВ). Гитлер особое внимание уделял соблюдению церемониала и даже несколько сотен метров до поля преодолевал в представительском лимузине. Я садился сзади. Прибыв на место, Гитлер выходил из автомобиля, и Кейтель представлял выстроившихся генералов и технический персонал.
Завершив ритуал, присутствующие быстро разбивались на группы. Гитлер карабкался на боевые машины по приготовленным для него складным лесенкам, беседовал со специалистами, вникая во все детали. Часто Гитлер и я с видом знатоков отпускали замечания типа «Какое элегантное дуло!» или «Какая великолепная форма у этого танка!», неуместно возвращаясь к терминологии, коей пользовались во время осмотра архитектурных макетов.
В ходе одной из таких инспекций Кейтель принял 7,5-сантиметровое противотанковое ружье за легкую полевую гаубицу. Гитлер смолчал, но на обратном пути пошутил: «Вы слышали? Про Кейтеля и противотанковое орудие? А ведь он генерал от артиллерии!»
В другой раз на ближайшем аэродроме выстроили множество образцов новейших самолетов, и Геринг решил самолично представить их Гитлеру. Штабисты снабдили своего шефа шпаргалкой, по порядку обозначив выставленные модели, их летные характеристики и другие технические данные. Только Герингу не сообщили, что один из образцов не успел прибыть вовремя, и с этого места рейхсмаршал, сверяясь со списком, все называл неправильно. Гитлер тут же заметил ошибку, но не подал виду.
В конце июня 1942 года я, как и все остальные, прочитал в газетах о начавшемся на востоке новом великом наступлении. В Ставке царило воодушевление. Каждый вечер главный адъютант Гитлера Шмундт отмечал для гражданского персонала продвижение наших войск на настенной карте. Гитлер торжествовал. Снова оказался прав он, а не генералы, выступавшие против генерального наступления и призывавшие перейти к обороне, ограничившись местными прорывами, дабы выпрямить линию фронта. Даже генерал Фромм воспрянул духом, хотя в начале операции сказал мне, что подобное наступление – роскошь, в данной ситуации непозволительная.
Левый фланг восточнее Киева все больше растягивался. Наши войска приближались к Сталинграду. Огромными усилиями удалось восстановить железнодорожное движение на захваченных территориях и обеспечить снабжение армий.
Всего через три недели после начала победного наступления Гитлер переехал в новую Ставку, расположенную близ украинского города Винница. Поскольку русские самолеты в небе практически не появлялись, а авиация западных союзников базировалась слишком далеко, даже опасавшийся бомбардировок Гитлер впервые не настаивал на строительстве особых бомбоубежищ. Вместо обычных бетонных зданий Ставка разместилась в разбросанных по лесу симпатичных блокгаузах.
Когда приходилось летать в новую Ставку, я использовал свободное время для поездок по окрестностям, а однажды посетил Киев. Сразу после Октябрьской революции большое влияние на русскую архитектуру оказывали авангардисты – Ле Корбюзье, Мей, Эль Лисицкий, но в сталинскую эпоху, в конце двадцатых, Россия вернулась к традиционному, классическому стилю. Например, киевский Дворец Советов вполне мог быть спроектирован прилежным студентом Академии изящных искусств. Я даже подумывал разыскать этого архитектора и воспользоваться его услугами в Германии. Киевский стадион, построенный в классическом стиле, украшали фигуры атлетов, похожие на античные скульптуры, но с трогательной застенчивостью одетые в купальные костюмы.
Один из самых знаменитых соборов Киева лежал в развалинах. Как мне сказали, взорвался размещенный в нем советский пороховой склад. Позже от Геббельса я узнал, что собор был взорван умышленно по приказу Эриха Коха, рейхскомиссара Украины, решившего уничтожить символ национальной гордости украинцев. Геббельс рассказал эту историю с раздражением; он был явно шокирован жестоким курсом, проводимым на оккупированных территориях Советского Союза. В то время украинцы еще были настроены столь миролюбиво, что я мог ездить на машине по густым лесам без охраны, а уже через полгода – из-за жестокости оккупационных властей – по всему региону орудовали партизаны.
В другой раз я съездил в индустриальный центр Днепропетровск. Более всего меня поразил недостроенный университетский комплекс, превосходящий все, что имелось в Германии, и не оставлявший никаких сомнений в намерении Советского Союза выйти в лидеры в области науки и техники. Я также посетил электростанцию в Запорожье, взорванную русскими. Огромной строительной бригаде пришлось не только отремонтировать плотину, но и установить новые турбины. Русские перед отступлением перекрыши подачу масла в работавшие на полном ходу турбины, механизмы без смазки раскалились и в конце концов истерлись, превратившись в бесполезную груду металлолома. Картина того, что может совершить один- единственный человек поворотом рычага, доставила мне немало бессонных часов, когда я узнал о намерении Гитлера превратить Германию в бесплодную пустыню.
Даже в Ставке Гитлер сохранил привычку трапезничать в кругу ближайших соратников. Но если в рейхсканцелярии за столом преобладала партийная униформа, то здесь фюрера окружали генералы и штабные офицеры. В отличие от роскошно обставленной столовой рейхсканцелярии эта скорее напоминала привокзальный ресторан провинциального городка: стены обшиты сосновыми досками, окна как в обычных казармах, длинный стол персон на двадцать, простые стулья. Гитлер занимал место у окна в центре стола, Кейтель садился напротив, почетные места слева и справа от фюрера предназначались для вечно сменявшихся посетителей. Как и прежде в Берлине, Гитлер нудно разглагольствовал на свои
