Аполлодор. Понимаю, Цезарь. Рим сам не создаст искусства, но он покупает и берет его себе всюду в тех странах, где его создают.
Цезарь. Что? Рим не создает искусства? А мир – разве не искусство? Война – не искусство? Государство – не искусство? Цивилизация – не искусство? Все это мы даем вам в обмен на несколько безделушек. Ты заключаешь на редкость выгодную сделку. (Руфию.) Ну, что же еще должен я сделав перед отплытием? (С усилием старается припомнить.) Что-то еще осталось… что бы это такое могло быть? Ну что ж, видно, так уж придется оставить. Попутный ветер нельзя упускать. Прощай, Руфий!
Руфий. Цезарь, тягостно мне отпускать тебя в Рим без твоего щита. Слишком там много мечей.
Цезарь. Не все ли равно, друг. На обратном пути я закончу труд моей жизни; я уж достаточно пожил на свете. А потом, мне всегда как-то претила мысль умереть. Я предпочитаю быть убитым. Прощай!
Руфий (вздыхая, потрясает руками, как бы беря небо в свидетели тому, что Цезарь неисправим). Прощай.
Они жмут руки друг другу.
Цезарь (машет рукой Аполлодору). Прощай, Аполлодор! И вы, друзья мои, прощайте все! На борт!
С набережной на корабль перекинуты сходни. Когда Цезарь направляется к ним, Клеопатра, холодная и трагическая, выходит из дворца, проходит сквозь расступающуюся толпу своих приближенных и останавливается на ступенях лестницы. Она умышленно одета во все черное, без всяких украшений и драгоценностей, и производит разительное впечатление среди своей роскошно одетой свиты. Цезарь не замечает ее, пока она не начинает говорить.
Клеопатра. А о Клеопатре не вспомнят при расставании?
Цезарь (просияв). Ах, я же знал, что-то еще осталось. (Руфию.) Как же ты мог допустить, чтобы я забыл про нее, Руфий? (Спешит к ней.) Я бы никогда не простил себе, если бы уехал, не повидавшись с тобой. (Берет ее за руки и выводит на середину эспланады; она с каменным безучастием подчиняется этому.) Этот траур – по мне?
Клеопатра. Нет.
Цезарь (сокрушенно). А, какой же я недогадливый! Это по твоему брату?
Клеопатра. Нет.
Цезарь. По ком же?
Клеопатра. Спроси римского губернатора, которого ты оставляешь нам.
Цезарь. Руфия?
Клеопатра. Да. Руфия. (С презрением показывает на него пальцем.) Того, кто будет править здесь именем Цезаря, по обычаю Цезаря, по тем законам жизни, которыми здесь похвалялся Цезарь.
Цезарь (с некоторым сомнением в голосе). Он будет править как сумеет, Клеопатра. Он взял это дело на себя и будет его делать по своему разумению.
Клеопатра. Значит, не по твоему разумению?
Цезарь (озадаченно). Что ты понимаешь под моим разумением?
Клеопатра. Без кары, без мести, без суда.
Цезарь (одобрительно). А, это правильный путь! Единственно возможный путь в конце концов! (Руфию.) Держись его, Руфий, если сумеешь.
Руфий. Да, я держусь его, Цезарь. Ты уже давно убедил меня. Но послушай меня. Ты сегодня отплываешь в Нумидию. Скажи мне, если ты повстречаешься там с голодным львом, ты не накажешь его, если он захочет тебя пожрать?
Цезарь (недоумевая, к чему все это). Нет.
Руфий. И ты не отомстишь ему за кровь тех, кого он уже успел пожрать?
Цезарь. Нет.
Руфий. Не будешь судить его за его преступления?
Цезарь. Нет.
Руфий. А что же ты сделаешь, чтобы уберечь свою жизнь от него?
Цезарь (живо). Убью его, дружище! Безо всякой злобы, точь-в-точь так же, как и он убил бы меня. Но что это за притча о льве?
Руфий. А вот. У Клеопатры была тигрица, которая убивала людей по ее повелению. Я опасался, как бы она не приказала ей в один прекрасный день убить и тебя. Так вот, не будь я учеником Цезаря, на какие благочестивые муки не обрек бы я эту тигрицу, каких только кар не придумал бы я для нее, чтобы отомстить ей за смерть Потина…
Цезарь (восклицает). Потина?!
Руфий (продолжает). И уж, конечно, я предал бы ее суду. Но я махнул рукой на все эти глупости… И безо всякой злобы просто перерезал ей горло. Вот почему Клеопатра явилась сегодня в трауре.
Клеопатра (гневно). Он пролил кровь слуги моей Фтататиты. Да падет се кровь на голову твою, Цезарь, если ты оставишь это безнаказанным.
Цезарь (убежденно). Пусть она падет на мою голову. Ибо ты поступил
