— Все вы так говорите. — Кэтрин чувствовала, как ее покоробило это словечко — «кажется», но она не подала виду. — Я сама в этом не уверена, но ведь все говорят. Да и ты вроде тоже не очень в этом уверен, как и я.

— Что ты! — всполошился Гарольд. — Совсем напротив!

— Ну, если судить по тому, как ты себя ведешь…

— Порой очень трудно сделать окончательные выводы о поведении человека.

— Я люблю тебя, — холодно призналась Кэтрин.

Гарольд, сняв очки, стал нервно протирать стекла носовым платком.

— Ну а что ты скажешь о Чарли Линче? — Занимаясь своим делом, он старался не смотреть на Кэтрин. — Кто не знает, что ты и Чарли Линч…

— Неужели я тебе совсем не нравлюсь? — задала вопрос Кэтрин с каменным лицом.

— Конечно, нравишься. Очень нравишься! Но этот Чарли Линч…

— У нас с ним все кончено. — Кэтрин от негодования клацнула зубами. — Он мне жутко надоел.

— Очень приятный парень, — заступился за него Гарольд, снова нацепив очки на нос. — Во-первых, капитан бейсбольной команды, а во-вторых, староста восьмого класса и…

— Это меня совсем не интересует! — оборвала его Кэтрин. — Больше не интересует, — уточнила она.

— Благодарю тебя, — молвил Гарольд. — Мне пора заниматься.

— В субботу вечером Элеонор Гринберг устраивает вечеринку. — Кэтрин замедлила шаг — до дома Гарольда оставалось совсем немного. — Я могу прийти к ней с кем хочу. Не будешь ли моим кавалером? Ну, что скажешь?

— Видишь ли, в чем дело, моя бабушка… — замялся Гарольд. — В субботу мы едем к ней. Она живет в Дойлстауне, штат Пенсильвания. У нее семь коров. Я обычно езжу к ней летом. Я даже научился правильно доить коров, и они…

— В таком случае вечером, во вторник, — быстро заговорила Кэтрин. — Отец с матерью в этот день обычно уходят играть в бридж и не возвращаются домой раньше часа ночи. Я буду одна с маленьким ребенком, но младенец спит в своей комнатке, так что я буду практически одна.

«Ну что это, как не откровенное приглашение?» — подумал Гарольд.

— Может, придешь, составишь мне компанию?

Гарольд, чувствуя себя абсолютно несчастным, с трудом сглотнул слюну; почувствовал, как краска заливает лицо, проникает даже под стекла очков… Громко кашлянул — пусть Кэтрин подумает, если заметит его смущение, что он покраснел от приступа кашля, от натуги.

— Может, похлопать тебя по спинке? — порывисто предложила Кэтрин.

— Нет, не нужно, благодарю тебя, — спокойно ответил Гарольд. — Приступа кашля как не бывало.

— Так ты придешь вечером во вторник?

— Мне бы очень хотелось… но мама не отпустит меня из дома так поздно. Она говорит: вот когда тебе исполнится пятнадцать…

Кэтрин скривилась, и на лице ее появились отталкивающие морщинки.

— Но в среду я видела тебя в библиотеке в восемь вечера.

— Библиотека — это другое дело, — слабо оправдывался Гарольд. — Иногда мама делает для меня исключение.

— Можешь сказать ей, что идешь в библиотеку, — нашла выход Кэтрин. — Что тебя останавливает?

Гарольд мучительно, глубоко вздохнул.

— Стоит только мне соврать, как мама сразу догадается, — объяснил он. — В любом случае нельзя врать матери.

Кэтрин закусила пухлые губы, не скрывая равнодушного удивления.

— Не смеши меня!

Остановились у многоквартирного дома, где жил Гарольд.

— Очень часто днем, — не унималась Кэтрин, — я сижу дома одна, никого больше нет. Почему бы тебе, когда будешь возвращаться из школы, не свистнуть перед моим окном — оно выходит на улицу. Я его открою и тоже свистну, давая тебе понять, что все в порядке. Идет?

— Знаешь, я все время ужасно занят. — Гарольд с беспокойством поглядывал на привратника Джонсона, который не спускал с них глаз. — Каждый день после полудня я занимаюсь бейсболом в клубе «Монтаук», потом — час занятий на скрипке; к тому же у меня «хвост» по истории, и мне нужно прочитать столько глав из учебника к следующему месяцу и…

— Хорошо. В таком случае я буду провожать тебя из школы каждый день! — упорствовала Кэтрин. — Ты ведь из школы идешь домой?

Гарольд вздохнул.

— Видишь ли, каждый день я играю в школьном оркестре…

С несчастным видом он смотрел в упор на Джонсона, наблюдавшего за ними с заученным, циничным выражением на лице; как все привратники в мире, он знал, кто из жильцов когда выходит и возвращается домой, и у него, конечно, свое, особое мнение по поводу всех этих шастаний взад-вперед.

— Мы сейчас разучиваем «Поэта и крестьянина», там очень сложная партия первых скрипок, и я не знаю, когда, в котором часу закончится репетиция, и…

— Хорошо. Тогда я тебя подожду. — Кэтрин глядела ему прямо в глаза, не скрывая, что горько в нем разочарована. — Посижу у входа для девочек и подожду.

— Послушай, — изворачивался, как умел, Гарольд, — иногда репетиция затягивается до пяти вечера.

— Неважно. Я подожду!

Гарольд с тоскливым видом поглядывал на входную дверь, всю из позолоченного металла и толстого, холодного стекла.

— Ладно, признаюсь тебе. Видишь ли, я не очень люблю девчонок. У меня столько других дел — голова идет кругом. Не до них.

— Но тебя до дома провожает Элайн, — не выдержала Кэтрин. — Я вас видела.

— Хорошо, черт подери! — заорал Гарольд, с трудом подавляя желание ударить кулаком по этому розовенькому, нежному личику, с холодными голубыми глазами обвинителя, с дрожащими пухлыми губками. — Да, ты права! — кричал он. — Мне нравится, когда меня провожает домой Элайн! Оставь меня, наконец, в покое. У тебя есть свой ухажер — Чарли Линч. Он у нас настоящий герой, питчер в бейсбольной команде. А я не могу даже сыграть правого края. Оставь меня в покое!

— Нет, он мне не нужен! — закричала и Кэтрин. — Мне неинтересен этот Чарли Линч! Как я тебя ненавижу! Как ненавижу! Все, решено — я поступаю в монастырь!

— Отлично! — Гарольд немного успокоился. — Превосходно. — И открыл дверь.

Джонсон по-прежнему, застыв на том же месте как статуя, смотрел на него бесстрастно, все понимая.

— Гарольд, — теперь уже мягко заговорила Кэтрин, с печальным видом касаясь его руки. — Будешь проходить мимо моего дома — насвистывай мелодию «Бегин зе Бегин». Тогда я пойму, что это ты. «Бегин зе Бегин», Гарольд…

Резко отбросив ее руку, он скрылся в подъезде. Она смотрела ему вслед, а он даже ни разу не оглянулся; вошел в лифт, нажал кнопку, дверь закрылась за ним… Все кончено! Теперь его не вернешь… Слезы подступили к глазам, но она сумела взять себя в руки и не расплакаться, только печально устремила взор вверх, на окно четвертого этажа, — там его спальня.

Повернувшись, медленно, еле волоча ноги, прошла целый квартал до своего дома. На углу улицы, когда она шла опустив голову и глядя в асфальт, перед ней возник какой-то мальчишка, который бесцеремонно налетел на нее и извинился:

— Ах, прошу прощения!

Она подняла голову и холодно осведомилась:

— Что тебе нужно, Чарли?