— Я готов пойти на риск. — Сандстрем улыбался. — Я верю в свою пьесу. Это абсолютно невыдуманная история.

— Ну а каково ваше мнение о ней?

Впервые я почувствовал в голосе миссис Сандстрем нотки сомнения.

В эту минуту я вспоминал о всех театральных конторах, где мне приходилось выстаивать в очередях, чтобы получить работу, о всех резких отказах: «Нет, вы нам не подходите!», о летящих мимо годах, а у меня ни пьес для постановки, ни актеров. Думал о своем счете в банке, на котором черным по белому написано: «Двадцать семь долларов девяносто центов». Пристально глядя на Сандстрема, я понял: этот счастливый, уверенный в своих силах человек решительно настроен поставить свою пьесу с моей помощью или без меня.

— У меня сложилось такое впечатление, что это в самом деле невыдуманная, правдивая история. — И я одобрительно кивнул.

Чета Сандстремов просто растаяла от удовольствия, услыхав мои слова. Оба со счастливым видом поглядывали друг на друга, потом долго трясли мою руку, и все мы решили, что репетиции начнутся уже через две недели. Миссис Сандстрем спросила, как меня зовут.

— Роберт, — представился я.

— Очень приятно, — улыбнулась она. — Глупо такого молодого человека, как вы, называть столь чопорно — мистер Макклири.

Мы снова обменялись рукопожатиями, и я, надев шляпу, вышел на улицу и поставил себе на счастье стаканчик.

Отбор актеров я проводил в маленьком заднем кабинете. Весь офис принадлежал агентству Лазаруса по найму актеров и актрис, и его владелец Жюль Лазарус, то ли из жалости, то ли руководствуясь инстинктом азартного игрока, сдал это небольшое помещение чете Сандстрем — с телефоном и секретаршей. Сидя за столом, я беседовал с актерами, а Сандстремы тихо присутствовали рядом и только улыбались. Миссис Сандстрем не снимала руки с рукава мужа и, по-видимому, испытывала ко мне полное доверие — с восторгом одобряла любой сделанный мною окончательный выбор. Время от времени в кабинете появлялись члены их семьи: молча стояли у окна, прислушивались, наблюдали. Потом выходили в холл и долго, с заговорщицким видом перешептывались с четой Сандстрем; возвращались с серьезным видом после такого обсуждения и снова занимали свои места возле окна. Мне так и не удалось выяснить, о чем они там шушукались, потому что они никогда не оспаривали принятого мною решения.

«Молодой, но талант», — однажды услыхал я, как миссис Сандстрем говорила обо мне своей матери. Мне, однако, казалось, что все родственники, постоянно торчавшие во время прослушивания актеров у окна в заднем кабинете, выглядели довольно странно — так, словно никогда прежде в Нью-Йорке не бывали.

Эти две недели, пока я был занят отбором актеров, пьесу старался не перечитывать — всячески этого избегал. «Что случилось в Рочестере» оставалась, таким образом, вне моего повышенного внимания.

Наконец, когда на сцене театра собралась вся труппа для первой репетиции, я все же заставил себя это сделать, не теряя своих светлых надежд.

Чета Сандстрем и все их родственники, числом приблизительно около пятнадцати, расселись в задних, темных рядах зрительного зала и внимательно глядели, как я раздавал напечатанные на машинке страницы роли каждому актеру.

— Леди и джентльмены! — обратился я к ним. — Это простая, реальная пьеса, здесь ничего не выдумано, и я хочу, чтобы вы играли ее просто, с достаточной долей реализма. Итак, акт первый, сцена первая…

Когда первый акт подходил к концу, актеры на сцене все чаще пытались подавить смех и хихиканье. В первом акте очень хороший, но простоватый герой встречается с плохой, но красивой героиней и влюбляется в нее. Главная героиня в первом акте говорит разным мужчинам, что она их любит, и проводит большую часть времени на сцене за покупкой новых туалетов. Главный герой перед окончанием первого акта мечтает о коттедже в деревне и о детишках, а также о повышении жалованья.

После репетиции первого акта я объявил перерыв; все актеры с актрисами торопливо сбежали со сцены, даже не глядя в мою сторону. За режиссерским столом, спиной к Сандстремам и их родственникам, я пересчитывал ребра отопительных батарей на стене.

Актер, игравший главного героя, — мой хороший приятель — вернулся за своей трубкой. Проходя мимо моего стола, он шепнул мне:

— Лимоны нужны, мистер? Как вы считаете, мистер Макклири, понадобятся нам сегодня лимоны? 1

— Заткнись! — одернул я его.

Он спокойно кивнул, взял свою трубку и улыбнулся, как и полагается актеру, играющему роль молодого героя, чете Сандстрем. Они улыбнулись ему в ответ. Проходя мимо меня на обратном пути и набивая трубку табаком, он проговорил негромко:

— Провал, мистер. Вас интересует сегодняшний провал, мистер Макклири?

Я растирал глаза ладонями, чувствуя, что у меня вот-вот разболится голова, и напряженно размышлял: о предстоящей плате за квартиру, о своих шансах заработать что-то за этот театральный сезон. В конце концов встал, спрыгнул со сцены и по проходу между рядами направился к пятнадцати родственникам Сандстремов. Что им сказать, я не знал, но что-то — просто необходимо, это точно. Все они уставились на меня широко раскрытыми глазами. Сам Сандстрем держал в руках автоматический карандаш с маленькой лампочкой, чтобы записывать в блокнот свои пожелания и предложения, — пока он еще не открывал блокнота. Когда я остановился рядом с его креслом, он похлопал меня по плечу.

— Нам кажется, что все просто чудесно. — Он улыбался, — по-видимому, при мысли, что впервые за двадцать лет томительного ожидания услышал произнесенными со сцены написанные им слова. — И такого мнения придерживается вся моя семья и семья миссис Сандстрем. По-моему, все просто восхитительно!

И все пятнадцать родственников подались вперед, чтобы я лучше их видел, и все закивали мне, заулыбались.

— Прекрасно, — отозвался я. — Есть какие-нибудь предложения?

Сандстрем снова похлопал меня по плечу.

— Нет, думаю, все просто чудесно.

Я вернулся на свое место и приступил к репетиции акта второго сцены первой.

Все следующие недели Сандстрем аккуратно приходил на репетиции со своим блокнотом и автоматическим карандашом с маленькой лампочкой. Всегда рядом с ним в последнем ряду сидела миссис Сандстрем. Число родственников менялось: больше всего их появлялось на воскресных репетициях, когда они не ходили на работу, хотя я понятия не имел, чем они все занимаются.

Актеры перестали стараться и теперь лишь мямлили что-то невразумительное, едва произнося реплики, а за ланчем наводили справки о других вакансиях. Сандстрем сидел, как всегда, на своем месте, со своим блокнотом. Время от времени старательно рисовал на первой его странице шестиконечную звезду, после чего решительно захлопывал раскрытый блокнот.

Головные боли не отпускали меня вот уже две с половиной недели, и я жил только на кофе и аспирине, наблюдая через полузакрытые глаза за игрой устало бродивших по сцене актеров.

«Элспет, — говорил главный герой, — почему ты разговариваешь со мной в такой манере?» — «В какой „такой манере“?» — спрашивала Элспет, неизменно спотыкаясь на этой фразе, будто отсутствовала на сцене дней пять.

«Ты знаешь, о какой манере я говорю», — продолжал герой. «Не понимаю тебя», — отвечала Элспет, жуя при этом резинку. Больше я не мог этого выносить.

— Прошу вас, ради Бога, — заорал я, — выплюньте эту проклятую резинку!

В зале раздался шумок — впервые за три недели здесь кто-то осмелился повысить голос.

— Ну а для чего орать? — хладнокровно осведомилась актриса; встала и нарочно прошла по всей сцене не переставая жевать резинку.

Потом замедленным жестом вытащила ее изо рта и прилепила к золотистой арке в просцениуме. С той же медлительностью и с тем же высокомерным видом вернулась на свое место и тяжело плюхнулась на стул.