пивом.

— Таких, как ты, — шептал, утратив дар обычной речи от охватившего его сильнейшего гнева, Суини, — нужно держать в психушках…

Ди Калко, поправив галстук, попытался галантно улыбнуться, несмотря на свой раж, девушке, которая все еще стояла у открытой двери без шляпки, грязные белокурые волосы спадают на плечи; худенькая, с проступающими на бледном личике скулами; тонкие грубоватые руки высовываются чуть не по локоть из рукавов легкого, старого серого пальто. Лицо усталое, изможденное, словно она без передышки работала все ночи подряд и не спала.

— Не изволите ли закрыть дверь, мисс? — попросил ее бармен. — На улице очень холодно.

Девушка исполнила его просьбу и помедлила с минуту, оглядывая четверых мужчин.

— Мне нужна помощь, — сказала она.

— Сейчас, мисс! — подскочил к ней бармен.

— Ах, заткнись! — осадила она его резким, хриплым голосом. — Я ничего не намерена у вас выпрашивать. Моя сестра только что родила, она лежит в вонючей маленькой больнице, истекая кровью. Врач уже сделал два переливания, больше у них нет крови, и говорят, что, скорее всего, она умрет. Я топчусь возле вас уже почти полчаса, наблюдала за вашей четверкой, слышала, как вы здесь громко разговаривали. Наконец осмелилась, решила войти. Ей нужна кровь. У вас ведь есть кровь? — Девушка чуть заметно улыбнулась.

Четверо мужчин стояли смущенные, стараясь не глядеть друг на друга.

— У нас нет в кармане ни цента, — продолжала девушка таким же спокойным тоном. — Младенец родился семимесячным, а муж моей сестры — матрос, плывет сейчас к берегам Португалии, и в этом проклятом замерзающем городе нет больше никого, к кому я могла бы обратиться. — Она пожала плечами. — Могла бы сдать свою, но у меня другая группа. — Подошла к стойке. — Моей сестре всего девятнадцать. Она была вынуждена выйти замуж за этого моряка.

Повернувшись к ней, Лаббок внимательно ее разглядывал.

— Ладно, я пойду с тобой.

— Я тоже, — вызвался Ди Калко.

Суини открыл рот, закрыл его, снова открыл.

— Боже, как я ненавижу эти больницы! Ну да ладно, я тоже пойду.

Лаббок, повернувшись, посмотрел на бармена.

— Уже все равно поздно, — тот торопливо вытирал стойку полотенцем. — Я, конечно, пошел бы, если бы моя группа крови… Моя группа крови может… Да, да, иду! — Энергично кивнул и стал развязывать тесемки фартука.

Лаббок взял со стойки бутылку хлебной водки и стакан, налил его до краев и протянул продрогшей девушке. Она взяла без тени улыбки, без благодарности и осушила залпом.

Сидели молча в помещении для клинических анализов захудалой больницы; обычный, неяркий больничный свет еле освещал их. Казалось, все больничные запахи, навевающие скорбь и печаль, тучей слетелись к ним. Ждали, когда вернется лаборантка с анализами и скажет, у кого из них кровь нужной для переливания группы. Лаббок сидел, положив руки на колени широко расставленных ног и бросал острые, недобрые взгляды на Суини, Ди Калко и Коди, а те нервно ерзали на своих скамьях. Только девушка спокойно расхаживала перед ними взад и вперед по помещению, затягиваясь сигареткой, и колечки дыма поднимались над ее прямыми, белокурыми грязными волосами.

Дверь отворилась, к ним вышла лаборантка; коснувшись плеча Лаббока:

— Выбрали вас.

Лаббок, глубоко вздохнув, поднялся; оглянулся по сторонам, посмотрел по очереди на Ди Калко, Суини, Коди и, улыбнувшись девушке, пошел за лаборанткой к двери.

Когда операция закончилась, когда кровь из его вены медленно и осторожно перекочевала в вену бледной, тихо лежавшей на столе рядом с ним молодой девушки, Лаббок встал и, наклонившись над ней, прошептал:

— Ничего, все будет хорошо!

Она улыбнулась ему в ответ слабой улыбкой.

Надев пальто, он вошел в помещение для анализов. Все были там: стояли, сердито поглядывая на него при бледном больничном свете. Он широко всем улыбнулся.

— Все в порядке? — бодро спросил Ди Калко.

— Все превосходно! — весело ответил Лаббок. — Моя кровь играет в ее кровеносной системе, как виски.

Ди Калко посмотрел на Суини, тот — на Коди: в глазах их чувствовались сомнение и неуверенность.

— Послушай, голландец, — громко обратился к нему Суини, — что скажешь, если мы тебе поставим чего-нибудь покрепче? Что скажешь, а?

Ждали затаив дыхание, готовые к его новым нападкам и оскорблениям.

Лаббок сверлил их взглядом. Коди нервно поднял воротник пальто.

— Отлично! — Лаббок обнял девушку за талию. — Сочту за честь.

Все вместе вышли из подъезда больницы.

Когда он наконец увидел ее, то сразу не узнал. Он шел за ней с полквартала, даже толком не замечая, что у шагавшей впереди него женщины очень длинные, стройные ноги и на ней широкое шерстяное пальто, какое обычно носят девушки — студентки колледжа, и обыкновенная фетровая шляпка коричневого цвета.

Вдруг что-то в ее походке бросилось ему в глаза, и он стал припоминать: невероятная прямота спины, шеи и головы, вытянутых по одной строго вертикальной линии, и все движение лишь корпусом, до бедер, где оно замирало, — в общем, так ходят негритянки на юге, мексиканки и испанки, перенося на голове тяжелые корзины с поклажей.

Несколько секунд он молча наблюдал, как она шла вниз по Двенадцатой улице, по солнечной стороне, перед маленькими, сникшими садочками, за которыми выстроился длинный ряд тихих, приятных на вид, но изношенных, старых домов. Он подошел к ней, коснулся ее руки.

— На низких каблучках! — удивился он. — Вот не думал, что доживу до этого дня!

Она с удивлением окинула его взглядом, потом, широко улыбнувшись, схватила его за руку.

— Неужели это ты, Пол? Хэлло! А я вот занимаюсь моционом для здоровья.

— Когда я начинаю вдруг думать о тебе, то прежде всего вспоминаю самые высокие каблуки во всем Нью-Йорке.

— Да, старинные, приятные денечки! — вздохнула Хэрриет.

Пошли вместе — не спеша, под руку — по залитой солнцем улице по направлению к Шестой авеню.

— Каким же я была безалаберным, легкомысленным созданием!

— Послушай, но ты и сейчас ходишь точно так, как тогда: словно несешь на голове корзину с бельем из прачечной.

— Я тренировалась целых полгода, чтобы овладеть таким способом ходьбы. Ты наверняка поразишься, если тебе сказать, сколько я потратила времени на такую ходьбу по комнате.

— Чему тут удивляться. — Пол не спускал с нее глаз.

Черные волосы, бледное, с чистой кожей продолговатое лицо; полное тело, высокая фигура; глубоко сидящие серые глаза всегда блестели, даже если она пила три дня кряду.

Хэрриет, быстро запахнув пальто, ускорила шаг.

— Я иду в магазин Ванамейкера, — объяснила она. — Нужно кое-что купить. А ты куда навострил лыжи?